– Вы заняты? Я бы не хотела помешать, но…

– Вы и не помешаете. Не волнуйтесь.

– Я решила, что должна прийти и рассказать вам! Это очень важно!

– Том Наджент тоже здесь. Так что поберегите силы – нам еще по лестнице подниматься. А там расскажете все нам обоим.

Их деймоны шли впереди, негромко переговариваясь. Пападимитриу обеспокоенно поглядывал на Ханну: та все еще тяжело дышала, и щеки у нее так и пылали.

– Неужели вы проделали весь путь пешком? – ужаснулся он. – Нет-нет, не отвечайте. Простите меня. Поднимайтесь спокойно, и ни о чем не волнуйтесь. Спешить некуда.

Когда они, наконец, достигли верхней площадки, Ханна все же ответила:

– Я упросила соседа подбросить меня сюда на моторной лодке. По-моему, пешком из Иерихона по такой воде сюда просто не добраться. Видели, какое сильное течение у Сент-Джайлса?

Услышав их голоса, Лорд Наджент открыл дверь:

– Доктор Релф! Это настоящий подвиг. Входите же, садитесь к огню и позвольте предложить вам немного бренди из запасов Джорджа.

– Спасибо, – сказала Ханна. – Но в этом нет нужды. Я бы не хотела задерживать вас дольше необходимого.

– Вы никуда отсюда не уйдете, пока не согреетесь и не обсохнете, – отрезал Пападимитриу. – Кроме того, вам тоже стоит познакомиться со Шлезингером.

Ханна взяла протянутый лордом Наджентом стакан и сделала глоток, отметив про себя, что виски сейчас и вправду очень кстати.

– Кто такой Шлезингер?

– Агент «Оукли-стрит», у которого будет что нам рассказать. По крайней мере, мы на это надеемся.

– Я пришла потому, что в монастыре случилось что-то ужасное, – сказала Ханна. – Вчера, поздно ночью. Я об этом узнала случайно, от соседа – того самого, с моторной лодкой. Он отвез меня посмотреть, что там происходит, и проверить, все ли в порядке у Малкольма. Но там оказалось такое… В общем, начать надо с того, что надвратная башня обрушилась, и часть главного здания – тоже. И мост между монастырем и трактиром. Семь монахинь утонули, еще две пропали без вести. А ребенок… С одной стороны, пропал и ребенок. Но с другой… Короче, Малкольм – тот самый мальчик, ну, вы помните, – он тоже бесследно исчез. Но вместе с ним исчезли его каноэ и девушка, которая помогала монахиням ухаживать за ребенком. Понимаете? Только это и дает его родителям какую-то надежду.

– Они считают, что он мог… Спасти ребенка и уплыть на лодке?

– Если коротко, то да. Он просто души не чаял в этой малышке. Очень интересовался ею и всем, что имело к ней отношение. Так что… В общих чертах это все, что я хотела вам сказать.

– А что за девушка?

– Элис Парслоу, пятнадцати лет. Помогает в трактире, а несколько дней назад начала подрабатывать и в монастыре. Но есть еще кое-что…

– Погодите минуту. Они уверены, что ребенок пропал? Может, ее завалило обломками?

– Да, они совершенно уверены, потому что девочка лежала в деревянной колыбели, а колыбель стояла на кухне, когда рухнула надвратная башня, и эта девушка, Элис, за ней присматривала. Так вот, колыбель осталась на месте, но все одеяльца исчезли. Но и это еще не все. Был один человек… Не так давно он побывал в «Форели». Малкольм впервые упомянул о нем за несколько встреч до того, как мы с вами виделись у доктора Аль-Каиси. Я спрашивала вас тогда об этом человеке, но было так много других важных дел, что это пришлось отложить. Его зовут Жерар Боннвиль. Деймон у него – трехногая гиена, и…

Лорд Наджент резко выпрямился в кресле.

– А он-то какое имеет к этому отношение? – спросил Пападимитриу. – Что ему было нужно?

– Не знаю, связан он со всем этим или нет, – сказала Ханна, – но Малкольм его боялся, потому что эта его гиена вела себя очень странно. В тот день, когда мы с вами ужинали у доктора Аль-Каиси, Малкольм рассказал мне, что в воскресенье вечером Боннвиль пытался тайком пробраться в монастырь через окно. А, да! Еще эта девушка, Элис, с ним разговаривала, и Боннвиль сказал ей, что это он – отец ребенка… Якобы Лира – его дочь. Может, вы о нем что-нибудь знаете?

– Как ни странно, знаем, – ответил лорд Наджент, – и вот уже некоторое время интересуемся, хотя и по другим причинам. Он – ученый, видный специалист по элементарным частицам. Точнее, был таковым. Работал в Париже, возглавлял группу, исследовавшую поле Русакова – ну, эту теорию сознания, от которой у Магистериума такие корчи. Написал статью о том, что должна существовать частица, связанная с этим полем, и выдвинул радикальную гипотезу: мол, эта частица, возможно, и есть Пыль. Насколько я вообще способен это понять, суть гипотезы – в том, что все на свете материально, но что материя сама по себе обладает сознанием. Таким образом, понятие духа становится излишним. Понимаете, почему Магистериум из кожи вон лезет, чтобы заткнуть ему рот? У этого Боннвиля был… а впрочем, почему был? У него блестящий ум. И вы говорите, что он как-то связан со всей этой историей? С Лирой?

– Но он сидел в тюрьме, – заметил Пападимитриу. – Помните этот судебный процесс? Какое-то сексуальное преступление…

– Это-то его и погубило. Точнее, и это в том числе. Его обвинили в насилии над несовершеннолетними. И, по-моему, к этому как-то была причастна Мариса Колтер… кажется, дала против него показания… Надо будет проверить в архивах. Значит, он утверждает, что это он – отец Лиры?

– Так говорит Малкольм, – ответила Ханна, – а ему сказала эта девушка, Элис. И еще: миссис Колтер действительно знакома с Боннвилем.