И даже если ваша Сирена (или Дымовой датчик) временами включается нерелевантно ситуации, благодаря навыкам саморегуляции, контролю эмоций и побуждений вы можете довольно быстро восстановить свой внутренний баланс, выдохнув и сказав «отмена, это была ложная тревога».

Но если вы знакомы с комплексной травмой, в вашем организме происходит следующее: ваш Аналитик Данных постоянно посылает некорректную информацию, ломая эту цепочку в самом начале, включая все сирены и датчики, которые верещат, вопят и клокочут: «Мы в опасности, мы опасности, мы в опасности!», не давая ни малейшего шанса Управляющему Миссией принять свое осознанное решение.

Ваше тело настолько привыкает реагировать на травматические стрессоры, что принимает для себя решение перехода на новый постоянный режим работы – режим выживания. И даже когда действие стрессора заканчивается, оно продолжает существовать в «военном положении».

Этому способствуют эпигенетические механизмы – изменения в генах, которые происходят в результате жизненного опыта. Последние исследования подтвердили, что могут существовать гены, которые активируются под воздействием травматических стрессоров и вызывают появление симптомов, и что комплексная травма может «включить» гены, которые специально склоняют мозг к переходу в режим выживания, а организм – к гипер- или гиповозбуждению (1, 104).

Вы родились с какими-то связями в мозге, определенными генами, однако окружающая среда может включать и отключать некоторые гены, позволяя вашему мозгу самостоятельно устанавливать связи с вашим опытом (6).

Комплексная травма способствует установлению крепких связей вашего тела с вашим опытом посредством режима выживания. Можно сказать, что люди с КПТСР живут за пределами окна толерантности – и есть вероятность того, что они никогда не заглядывали в это окно. Гипервозбуждение сменяется на гиповозбуждение и обратно. Вы как будто едете, нажимая одной ногой на газ, а другой – на тормоз (14, 109).

Вернемся к моей жизни. Первый ответ мамы на мое письмо был таким: «Я не гожусь на роль подопытного кролика, и я не понимаю, как же вы вообще остались живы с такой матерью». Но затем она пообещала ответить на некоторые из моих вопросов, и ее ответы, какими бы горькими они ни были, подарили мне ощущение законченности и целостности моей истории. Единственный человек, которому я никогда не смогу задать ни одного вопроса, – это мой отец. И мне остается лишь предполагать, что он мог бы рассказать мне…

Я знаю, что не у каждого из вас есть возможность поговорить о том, что больше всего причиняет вам боль, с теми, кто к этой боли причастен. Кто-то просто не хочет, кто-то боится, кто-то оборвал все контакты, а кто-то потерял всех тех, кто, казалось бы, мог дать необходимые ответы.

С моей стороны будет лицемерием сказать, что эти ответы абсолютно бесполезны, – мне и правда стало легче, мое состояние и правда стало понятнее, я и правда получила пользу от воссоздания детских событий (к сожалению, несмотря на касание к ним, я практически ничего не вспомнила; моя память все так же бережно и строго хранит все свои секреты, и, честно говоря, я думаю, вряд ли это изменится).

Но с точки зрения научного психотерапевтического подхода, вам не обязательно говорить о самой травме для исцеления. Гораздо важнее говорить о том, как травма повлияла – и влияет – на вас. Гораздо важнее говорить о том, какой вы хотите видеть свою жизнь – и какие вы видите барьеры на пути воплощения своих ценностей и реализации своих целей. Гораздо важнее говорить о том, что сейчас происходит с вами.

Наши травмы не остались в нашем прошлом. Наши травмы остались в нашем теле и в нашем разуме.

Изменения доступны тогда, когда мы делаем первые шаги к доверию самим себе. Когда мы позволяем себе роскошь сказать: «Тебе было тяжело, и, даже если ты не помнишь чего-то, я верю тебе без всяких доказательств».

Психотерапия травмы

Под предводительством исследований в нейробиологии, привнесенных в начале 2000-х в психотерапию Бесселом ван дер Колком, Дэном Сигалом и Луисом Козолино, и изучения привязанности в методах лечения травмы акцент постепенно сместился с извлечения памяти о событиях на наследие имплицитных воспоминаний (16).

Потому что то, как вы выжили, важнее того, как вы травмировались, о чем пишет Я. Фишер в книге «Исцеление фрагментированных личностей, переживших травму» (17).

Возможность выразить случившееся словами способна преобразить жизнь человека, однако это не всегда помогает устранить яркие болезненные воспоминания, улучшить концентрацию или способствовать большей вовлеченности в собственную жизнь и снижению чрезмерной чувствительности к разочарованиям и обиде (2, 219).

Памяти не обязательно восстанавливать все до мельчайших деталей для того, чтобы человек мог исцелиться (18, 67). Разговоры о травме, просто чтобы поговорить о травме, не являются основой работы с травматическим опытом, этот метод уже устарел.