— Бабушка, не кричи…

Вот уж точно чудовище.

Спектакль они сейчас разыгрывают или нет — не столь важно.

От слов Николая у меня только глаз задергался, но не сердце, которое будто спряталось за сухой коркой черной грязи.

— При чем здесь моя бывшая жена?

— Да пустите меня к ней! — рявкает женщина. — Дайте хотя бы осмотреть!

— Звонила она! Звонила! Вот после ее звонка… — старуха всхлипывает. — Я не знаю, что она наговорила моей девочке… Это же твой ребенок сейчас умирает…

— Папа, — блекло шепчет Варя, и страх в ее груди сожрал ее гнев. — Пап…

Зачем Наташе звонила Лера?

Я должен был предугадать, что она в женском уязвленном эгоизме полезет к той, из-за которой все пошло по пизде.

Если не я отвечу на ее вопросы, то моя шлюха, которая после беседы, возможно, помрет.

— Будьте добры, — разминаю шею с хрустом позвонков, — отдайте телефон моему человеку.

— Как ты спать после этого будешь.

— Телефон, блять, отдала! — рычу в смартфон. — Тупая ты мразь! Как я тебя приказ отдам? Через тебя?!

Варя отступает, сжимая ручку ведра до побелевших костяшек.

Что, папуля — не плюшевый мишка, который уроки помогает делать, да? Который дневники проверяет?

Который сдержанно и вежливо улыбается тупым учителям с директором, скрывая в себе желание вывезти их нахуй в поле и побеседовать так, что, мать их, точно отпадет желание в следующий раз вызывать меня в школу из-за распущенных волос Варечки.

Что, я не тот папочка, который умело переворачивает блин в воздухе.

Так же умело, как одним ударом могу выключить человека.

— Да, босс?

— Пусть увозят. Узнай, куда повезут, и езжайте за ним.

— Понял.

Ой, надо же.

Папа изменял маме! Какой урод! Какой кошмар!

Как же меня все это заебало, и я зачем-то продолжаю, сука, цепляться за ту роль, которая давно не моя.

Да, мудак.

Еще какой мудак.

А, может, Лере сказать, что тот врач, который лишил ее возможности быть еще раз мамой, гниет в земле?

М?

Хотя нет.

Я же другой, да? Я подотру всем сопли, укрою одеялком и спою колыбельную, ласково поглаживая по головке.

— Папа…

Я сбрасываю звонок и прячу смартфон в карман. Смотрю на Варю. Сейчас совсем не скалит зубы, и уродом что-то не торопится обозвать.

— Так, — смотрю на наручные часы, разворачиваюсь и шагаю прочь от притихшей дочери, — ужин. Через пятнадцать минут, а ты грязь за собой убери, Варюш.

— Ладно, пап…

Я хотел просто потрахаться. И я потрахался. Несколько раз. Весело, задорно и без лишних сюсю-мусю. Без вопросов “милая, тебе не больно?”, “Лер, так тебе нравится?”, “Хочешь позу сменить?”, “Мне остановиться? Ничего, Лер, просто полежим. Мне и лежать с тобой приятно”.

Моральный урод?

А не спорю, блять.

У меня руки в крови.

И деньги мои — грязные.

Только я не хотел, чтобы мои девочки знали, кем я стал за эти годы и как я изменился.

— Папа, — меня несмело окликает Варя, когда я захожу на кухню, скидывая пиджак.

— Что?

— Я могу ужин приготовить.

Я оглядываюсь. Я вижу в глазах дочери страх. Она меня боится.

— Помой полы, переоденься, и я тебя жду на ужин.

— А как же… Наташа?

Алинка копается в телефоне, а я сижу в кресле под тусклым абажуром и пытаюсь читать, но строчки скачут перед глазами.

Короткая вибрация, которая оповещает, что Алинке пришло сообщение, и я вздрагиваю, будто меня кто-то хлестнул по затылку.

Закрываю книгу.

Мне сейчас неинтересно читать про любовную любовь между скромной служанкой и строгим графом с темными тайнами в прошлом.

— Мам…

Я улавливаю тревогу и испуг в голоса Алины.

— Что? — я тут же напрягаюсь, и мне становится зябко.

— Варя пишет какую-то ерунду…

Алинка поднимает взгляд от смартфона. Бледная .

— Что опять? — тихо и сипло спрашиваю я. — Что она опять натворила.

Алинка молчит и сглатывает.

Может, она не выдержала и отца зарезала? Конечно, я думаю, сразу о плохом. Варя — резкая девочка, несдержанная, и вполне могла схватить в ссоре за какой-нибудь острый колющий предмет.

Пусть это будет вилка в бедре Ромы, а не нож в печени.