— Он с тобой такой же психованный? — печально интересуется она.

— Да молчун он обычной, — Алина вхдыхает и кладет голову ей на плечо, — а что у вас было на ужин?

— Замороженные фрикадельки потушил.

— Еще остались?

— Да.

— Тебе наложить?

Хоть девочки немного помирились. Скидываю туфли, и на носочках шагаю в темный коридор, в котором скрылся Рома.

Чувство такое, будто иду в логово раненого чудовища, которое может меня сожрать и костей не оставить.

Останавливаюсь у закрытой двери и медлю несколько минут, вслушиваясь в тишину, которая давит на плечи пудовыми гирями.

Мы столько лет прожили вместе. Столько прошли. Так любили, и я должна быть благодарной за прожитые вместе годы.

Злость и обида уничтожит нас.

Делаю вдох, поднимаю кулак и стучу костяшками по двери из темного дерева:

— Рома, я могу войти?

Рома мне не отвечает, и в груди нарастает тревога.

Я не думаю, что мой бывший муж из тех людей, которые могут с собой что-то сделать из-за развода с “любимой” женой, но все равно страшно.

Обхватываю дрожащими пальцами шарообразную бронзовую ручку. Холодная, и я передергиваю плечами. Ежусь. Даже зимнее пальто не спасает от холодка, что бежит по спине.

Медленно поворачиваю ручку до тихого щелчка и открываю дверь, ожидая увидеть что-то очень нехорошее, но кабинет пустой.

Балконная дверь открыта, и легкая штора колышется от ветра.

Спрыгнул с балкона?

Да ну.

Рома не слабак в вопросе “жить или умереть”. Он будет жить, но другой вопрос: как именно? И к чему приведет его жизнь. К какому итогу?

Я хочу трусливо сбежать.

Делаю медленный вдох и выдох. Вхожу в кабинет, закрываю дверь и семеню на цыпочках к балкону.

Кабинет Романа — сдержанны и строгий. Как обычно — ничего лишнего и никакого бардака.

На массивном письменном столе из благородного темного дерева царит идеальный порядок: стопка документов, аккуратно сложенная сбоку, ноутбук, строгий черный органайзер с дизайнерскими письменными принадлежностями.

За столом - удобное кожаное кресло с высокой спинкой.

В углу у двери небольшой кожаный диванчик. На стенах - несколько абстрактных картин в монохромных тонах: треугольники, квадраты, линии.

И ни пылинки. Чистота — идеальная.

Прохожу к балкону, откидываю в сторону штору и выныриваю наружу, в холод ренней зимы.

Кутаюсь в пальто.

Роман меня не замечает.

Стоит у перил, спрятав руки в карманы брюк, и смотрит на горящие окна дома через дорогу. До меня долетает шум машин. Он в одном свитере, и кажется не замечает холода.

Выдыхает пар.

Смотрю на коротко стриженный затылок Ромы и не спешу выдергивать его из мыслей и мрачного транса.

О чем он сейчас думает?

Или он просто отключился от реальности?

Вспоминаю, как я в нашем светлом прошлом обнимала его со спины, прижималась к нему и закрывала глаза, вслушиваясь в его ровное сердцебиение.

Он позволял мне насладиться этой нежной молчаливой близостью несколько минут, а после разворачивался ко мне и целовал.

Ветер треплет локон, что выбился из тугого пучка волос.

— Ром, — наконец, говорю я.

Он не дергается. Не пугается.

— Чего тебе?

А вот я дергаюсь, потому что он сейчас обратился ко мне даже не как к бывшей жене, а как к человеку, с которым он вынужден вступать в диалог, но будь у него такая возможность, то он бы жестко и бескомпромиссно выставил бы меня за дверь.

Я теряюсь от его прямого вопроса и не знаю, что сказать.

Спросить про Наташу?

Про непонятного Николая, который ответил на мой второй звонок?

Заявить, что я не могу оставить с ним Варю, пока он в таком состоянии, которое пугает нас всех.

— Лер, — Роман оглядывается.

И на меня смотрит не человек, а уставший и раздраженный хищник.

Зверь.

— Ром…

— Что? — голос глухой и низкий, а взгляд прямой и пронизывающий.

— Что с тобой?

Задаю я одновременно просто и сложный вопрос, на который Роман недоуменно вскидывает бровь. Я чувствую себя под его взглядом глупой дурочкой.

Он никогда прежде так на меня не смотрел.

Вот как чувствуют себя другие люди, когда он на них взирает со снисходительным терпением, которое может в любой момент лопнуть?