— У вас все хорошо? — обеспокоенно спрашивает пожилой таксист.

Страшная правда в том, что я бы не приняла Романа в начале наших отношений таким, какой он есть на самом деле.

Потому что у меня были четкие ожидания от будущего мужа, и он мимикрировал под них.

Потому что любил.

И потому что сам хотел быть идеальным отцом и мужем.

И еще, наверное, потому что хотел, чтобы в его жизни была часть, которая не запачкана той грязью, которая тянется за ним вязкими черными следами.

Он всегда говорил:

— Зашел домой? Оставил работу за порогом.

Дома он был мужем и отцом, а не Громом, но Гром вырвался и показался с оскалом ярости и усталости и потребовал, чтобы его приняли.

Таким какой он есть.

Вместе с его ребенком, потому что именно это стало бы для него высшим проявлением любви, ведь столько лет любили не его.

А лишь роль, и никто за маску не заглядывал.

— Я устала, — убираю руки с лица и откидываюсь на спинку сидения.

Во мне нет сил, чтобы принять Иву.

Я лучше сойдусь с каким-нибудь стремным и ведомым мужичком, чтобы хоть немного заглушить в себе боль, чем пойму и приму Романа с Ивой.

Да, вот такая я эгоистичная сука, но для Ивы, для этой маленькой девочки, что не умеет кричать, моя честность и осознание своей женской слабости — благо.

Я не обманусь тоской по Роману, а после меня не накроет ревностью и раздражением на нее.

Пусть лучше у нее будет терпеливый папа, а мама потом обязательно найдется. Хорошая, добрая, и у этой мамы не будет в сердце раны, что Ива — ребенок измены.

— От чего устали? — спрашивает таксист.

— От того, какая я дура, — горько усмехаюсь, — люблю бывшего мужа, а быть с ним не буду.

— Почему?

— Долгая история, — отмахиваюсь.

Роман тоже понимает, что я не буду с ним. И понимал это уже тогда, когда решил открыть передо мной карты.

И, признаюсь, я даже рада, что он не стал меня обманывать в этой непростой ситуации, и был честен.

Я хоть увидела его настоящим.

Разъяренным, отчаянным и… слабым.

Я ведь не знала его таким. Он всегда был для меня стеной, а теперь стал человеком, и с этим знание я сама пережила метаморфозу.

Не такая уж и малахольная, как сказала моя мама. Вон как мужики меня шугаются, а я всего-то с ними веду честные разговоры.

В сумочке вибрирует телефон.

Пьяно зеваю и расстегиваю замок.

Сообщение от Вари. Тру нос и касаюсь экрана. Наверное, желает спокойной ночи, но я не права.

Замираю и не мигая смотрю на фотографию, а на ней…

Сердце учащает бег и подскакивает к глотке.

На ней запечатлен Рома, который задремал на диване, а на его груди спит хрупкая крошка в памперсе и с красными пятнами на спинке, ручках и щеках.

У дивана валяется пустая бутылочка, погремушки и пачка влажных салфеток.

Мне кажется, что сейчас даже мир застывает стоп-кадром, а машина такси зависает где-то вне пространства и времени, но меня рывком в реальность возвращает короткая вибрация, что обжигает руку до костей.

Варюша: Ой, не тебе, мам. Извини. Это Васе.

Фотография Романа и Ивы исчезает, будто ее и не было.

Но я ее видела.

И она отпечаталась в моем мозгу четкой картинкой.

— Босс, — шепот Васи и стук в дверь.

Откладываю в сторону договора о новой партии кондиционеров на кирпичный завод в Рязани и сжимаю переносицу.

Кошу взгляд на люльку. Ива спит, посасывая большой палец. Красное пятно сыпи на тыльной стороне ладошке стал поменьше.

— Босс… — вздыхает Вася и спрашивает самого себя, — заснул опять, наверное.

— Нет, — откидываюсь на спинку кресла. — Заходи.

— Вот блин, — в его голосе проскальзывает обреченность жертвы, которую приготовили к жертвоприношению.

Я вскидываю бровь.

Вася надеялся и верил, что сплю?

Принес плохие новости?

Дверь бесшумно открывается, и Вася несколько секунд медлит на пороге. Я вскидываю бровь выше.

Он ведет себя как мальчишка, который нашкодил в школе, получил двойку и довел учительницу до нервного срыва, а теперь должен во всем это признаться строгому отцу.

Он вздыхает, проходит и садится в кресло перед моим столом.

Молчит и сжимает в руке смартфон.

— Вась, елки-палки, что случилось? — шепотом спрашиваю. — Не тяни кота за яйца.