— Что? — выныриваю из своих мыслей.

— Поцелуй тогда его еще раз, — с детской наивностью предлагает Афинка. — И еще. И еще. Много-много раз целуй.

Глава 36. Нельзя

— Спи, Афиночка, — шепчу я и натягиваю плед на ее хрупкое плечико. — Спи, милая.

Она сейчас зафиксирует свое внимание на том, что мы с Германом целовались и на том, что надо его много-много раз целовать, и ждет меня жопа.

Все узнают, что мама и папа целовались.

Бабушка с дедушкой.

Аня и Антон.

Соседи.

Воспитательница в детском садике.

Случайный кот на детской площадке.

Незнакомая бабушка, которая решила отдохнуть у нашего подъезда на лавочке.

И, конечно же, Борис.

Он первый узнает, что мама и папа целовались, и почему-то именно перед сыном мне особенно боязно.

Это может обнадежить его и спровоцировать на всякие подростковые глупости.

— Закрывай глазки, — касаюсь пальцами виска. — Надо еще чуток поспать. Отдохнуть.

Афинка пусть и не совсем понимает, что происходит, взволнована. И это ее полное право.

Папа и мама до этого очень сдержанно себя вели. Никаких объятий и даже рукопожатий, а тут такое.

— Слушай, — заговорщически шепчу я. — Мама и папа целовались, но это секрет.

Попробую зайти с этой стороны. Афинка молчит, жует губы, задумчиво трет щеку и тихо выдает:

— Я не умею хранить секреты.

Ее честность обескураживает на несколько секунд. Я вот должна быть хитрой мамой, которая умеет любой неудобный разговор ловко направить в нужное русло.

— А почему секрет?— Афинка морщит нос и зевает.

— Потому что маме и папе нельзя целоваться.

— Почему нельзя?

Я готова звать на помощь Германа. Пусть он объясняет, почему нам нельзя обниматься и целоваться.

Все, надо рубить.

Размашисто и решительно.

— Потому что у папы есть другая тетя, которую он обещал целовать, — стараюсь говорить спокойно, но я слышу, как мой шепот дрожит обидой и ревностью. Повторяю. — У папы есть другая тетя, Афинка. Он с ней будет жить, ее целовать, обнимать, заботиться…

Медленно моргает. Опять хмурится.

Жду криков.

Да я сама готова сейчас покричать. И уже не от обиды на Германа, а от злости на саму себя. Мама права, подростковые капризы остались все еще со мной.

— Ты врешь, — Афинка щурится.

Я аж приоткрываю рот от неожиданности. Я планировала Афинку успокаивать, а она не собирается плакать.

— Вы с новой тетей папы скоро познакомитесь.

— Нет.

— Финочка, — слабо улыбаюсь. — Вы с ней обязательно подружитесь.

— Нет.

Узнаю сейчас в своей дочери свое упрямство.

Нет и все.

Поджимает губы, хмурится еще сильнее и быстро-быстро несколько раз моргает. Что бы я сейчас ни сказала про новую тетю, Афина не примет это и скажет, что я вру.

— В любом случае вы сегодня с ней познакомитесь, — аккуратно отзываюсь я. — Ее зовут Диана.

— Нет.

— И она очень хочет с тобой подружиться.

— Нет.

Замолкаем. Смотрим друга на друга. Я на Афину — с сожалением и усталостью, а она на меня — с вызовом.

Ох, чую жопой, что она переплюнет Борьку в тринадцать лет. И тут же возникает вопрос, а справлюсь ли я с ней одна без полноценного участия отца в ее воспитании?

— Все, спать, — сердито заявляет Афинка и крепко зажмуривается.

Шумно дышит.

Злится.

И еще ей, наверное, очень страшно. Какая нафиг новая тетя у папы?

Целую ее в лоб и затягиваю тихую колыбельную про черного котенка, который запрыгнул на луну и заснул на ней, свесив хвостик.

Лицо Афинки расслабляется. Дыхание выравнивается.

От подушек тянет и простыни тянет ненавязчивой свежестью лаванды.

Успела ли Диана побыть в кровати Германа? Успели ли они повеселиться на ортопедическом матрасе со сладкими стонами?

И что он ей шепчет на ухо, когда обнимает ее?

Говорит ли, как мне говорил когда-то, что она его девочка?

— Замер хвостик и котенок спит, — закрываю глаза, — вот и ты засыпай, баю-бай.

А если я из тех женщин, которые любят одного мужика на всю жизнь? В юности мне идея того, что кто-то может полюбить лишь раз, очень нравилась и вдохновляла.