Разворачиваюсь и на носочках семеню прочь.

— Анфиса…

— Да? — оборачиваюсь через плечо.

— Ты уверена, что сейчас стоит оставлять Афинку?

— Да, — широко улыбаюсь. — Герман справится. Он прав. У нас же, в конце концов, совместная опека.

Глава 49. Или ты не признаешься?

Насупленная Афинка скрещивает руки и не дает снять с нее курточку. Щечки — красные, а глаза — заплаканные.

— На что сейчас сердимся? — аккуратно ее поднимаю и усаживаю на пуфик.

Молча щурится.

Сажусь перед ней на корточки и тянусь к левому ботиночку, которым моя любимая булочка пинает меня.

— Афина! — поднимаю я взгляд. — Это еще что такое?

Смотрю на Бориса, который неторопливо снимает шапку и разматывает шарф в объяснении того, почему его младшая сестра сейчас зло на меня сопит через нос.

Она расстроилась, что мама убежала и оставила ее со мной?

— Борь, — хмурюсь я на сына.

— Что? — раздраженно стягивает куртку. — Мы познакомились с твоей новой тетей. Вот и все.

Вешает куртку на крбчок вешалки:

— И новая тетя нам не понравилась.

Пожимает плечами, а Афинка зло кивает и даже поскрипывает зубами:

— Она дура.

Я не сразу догоняю о какой новой тете идет речь. О Диане. Точно. Затем меня опять накрывает недоумение, и я смотрю на наручные часы.

Она решила прийти на три часа раньше?

— Рано, — тихо говорю себе под нос, а Борька ехидно хмыкает.

— Ага, она решила прийти пораньше. Не удержалась, — снимает ботинки носком за пятку. — Может, чуйка сработала, а?

Я возвращаюсь к ботиночкам Афины, которая недовольно фыркает и опять пытается меня пнуть, но в этот раз я мягко сжимаю ее ножку одной рукой, а второй развязываю шнурок:

— А я тебя поймал.

Чувствую, что в груди нарастает раздражение на Диану. Какого черта? Решила пораньше прийти?

Это попытка меня продавить?

— Да, наверное, чуйка сработала на ваш с мамой поцелуй и на то, что вы решили вместе заснуть в одной кровати, — Борька с вызовом приваливается плечом к стене и ухмыляется. — Только все равно опоздала.

Перевожу на него напряженный взгляд. Конечно, Боря бы в любом случае поднял этот разговор. Не из-за вредности. Из-за боли, которая с ним уже два года.

Кажется, я даже задерживаю дыхание на несколько секунд, потому что меня при взгляде на сына пробивает диким сожалением.

Сожалением, что я позволил ему пережить наш с Анфисой развод.

А затем грудь ожигает чувство вины.

Делаю прерывистый вдох через рот, будто на секунду вынырнул из бурлящего потока воды.

Сожаление и вина сейчас такие яркие, что у меня на пару секунд темнеет в глазах.

В попытках поговорить с Анфисой я часто давил на тему, что у нас дети, что им важна полная семья, но я говорил эти слова с другими эмоциями.

Злостью и обидой.

А сейчас, после того, как позволил себе прочувствовать ностальгию по прошлому, в котором я, Анфиса и Борька засыпаем после обеда на разложенном диване, сердце сдавили тиски вины.

Боря тоже скучает. Скучает до злых слез в глазах, которые стали результатом моей ошибки.

Моего эгоизма.

— Борь…

— И мне интересно, — Боря перебивает меня и вскидывает бровь. — Ты расскажешь Диане о том, что сегодня у вас было с мамой?

— Папа целовал маму, — громко говорит Афинка и опять щурится, когда я на нее смотрю. Повторяет, — ты целовал маму. Сильно-сильно целовал. Вот так.

Поднимает руку, открывает рот и присасывается к ладошке выпуская слюни. Для убедительности еще и причмокивает.

Я приподнимаю брови и медленно моргаю.

— Вот так, — убирает слюнявую ладошку от лица и вытирает ее коленку, сердито глядя на меня. — Я все видела.

И моя дочь должна воспитываться в полной семье, в которой папа и мама живут вместе.

У других деток папы и мамы вместе, а у нее какой-то изврат будет. То у мамы поживет, то у папы, и она будет лишена чувства “я дома”.

Я стягиваю с ножки Афинки ботиночек, отставляю его в сторону и ухожу в мысли о том, что мои дети, которых я люблю и за которых я готов умереть, лишены чувства семейной безопасности.

— Или ты не признаешься? — едко и с презрением спрашивает Боря.

Я вновь смотрю на него.

Он должен меня ненавидеть, но вот он рядом и взгляд его полон надежды, что я могу еще все исправить.