— Мам… — всхлипываю я.

Мама подплывает ко мне и мягко обнимает, а я шепчу:

— Не надо…

— Что-то мне подсказывает, ты именно за этим и пришла, — прижимает к себе крепче.

— Я сейчас разревусь, — тяжело и с трудом сглатываю.

— Ну и ладно. Я тоже за компанию пореву, — тихо отвечает мама. — Вместе плакать веселее. Ну-ка, сдавливает меня крепче до испуганного покряхтывания, — обними мамочку.

Мимо пробегает на цыпочках Леся:

— Все, я убежала, — шепчет она, — до свидания.

— До свидания, — отвечает мама и не думает отпускать из объятий. Сердито повторяет. — Обними мамулечку.

Опять звенят колокольчики над входной дверью, и я обнимаю маму в ответ. Расслабляюсь и жалобно так всхлипываю:

— Мамаааа…

— Ты же моя хорошая, — поглаживает по затылку, а после отстраняется и обхватывает лицо, — я запру дверь, хорошо?

— Хорошо, — шмыгаю, как маленькая девочка, которую за косичку дернул злой мальчик.

Мама закрывает входную дверь на ключ, переворачивает табличку стороной “закрыто” на улицу и опускает жалюзи.

Я не планировала приходить к маме.

Оно само как-то вышло. Хотела домой сбежать, там закрыться и поплакать в одиночестве, но пришла к маме.

Герман меня сильно встряхнул, и я потерялась в своих желаниях, планах и мыслях.

— Пойдем, — мама подходим, приобнимает меня и ведет в коридорчик в глубине зала. — Я тебя чаю налью.

— Я не надолго…

— Конечно ненадолго, — мама не спорит. — Ты обычно так и прибегаешь. Ненадолго.

Слышу в ее голосе легкий сарказм, и я тяжело вздыхаю:

— Уела.

Через пять минут я сижу в маленькой кухне. Передо мной стоит кружка чая, а мама щебечет о том, какие ароматы она подготовит для международной выставки парфюмеров.

— Я могу так до вечера говорить и говорить о своей скромной персоне и о парфюме, — мама подносит фарфоровую чашечку с желтыми цветочками к губам и улыбается, — но я думаю, что ты сейчас должна меня заткнуть и рассказать, что у вас с Германом опять произошло.

— Лучше давай про выставку.

— Нет.

Поджимаю губы, отвожу взгляд и бубню под нос:

— Это жопа, мама.

— Да? — заинтересовано поднимает бровь. — А поподробнее.

— Мы поцеловались… — зажмуриваюсь и краснею до кончиков ушей.

Молчание на несколько секунд, и удивленный шепот:

— Господи…

— Не смейся, — в гневе смотрю на маму. — Так получилось! Понимаешь? Я… — мне тяжело дышать. — Я не думала… Не ожидала… А он просто взял и поцеловал…

Мама медленно моргает, отставляет чашку и подпирает лицо кулаком.

— Может, ты что-нибудь скажешь?

— Да я в шоке, Фиса, — тихо отвечает мама. — В шоке от того, что когда ты только начала встречаться с Германом, то ты ничего не говорила о нем. Не секретничала со мной о первом с ним поцелуе, о том, как вы признались друг другу в любви, а сейчас…

— Хочешь, сказать, что я дура?

— Нет, — мама хмурится. — Я не про это. Так-то все бабы — дуры в какой-то степени.

— Лучше бы я тебе не говорила, — отворачиваюсь и поджимаю губы. Все еще красная от смущения. — Забудь.

— Ничего не зря, — мама невозмутимо делает глоток чая. — Я, наконец-то, дождалась, когда моя дочка секретничает о мальчиках.

Возмущенно смотрю на нее, и не знаю, что ответить на ее ласковую материнскую колкость.

— Что? — смеется.

— Только я вот не девочка, а Герман — не мальчик, — дрожащим голосом проговариваю я. — Мы бывшие муж и жена, и у него есть другая.

— Ох уж эти треугольники, — мама качает головой. — Вокруг популярных мальчиков всегда крутятся всякие подозрительные девочки.

— Мама, блин!

Мне кажется, я сейчас лопну от стыда и злости, но я не ухожу и не убегаю.

— Такое впечатление, что вы не поцеловались, а заделали нам с папой третьего внука и внучку, — мама пожимает плечами. — Столько эмоций, Фиса.

— Нет, мы только поцеловались… ну и… — вздыхаю, — ну и вместе с Афинкой вздремнули в сон-час… Мам, блин, — закрываю лицо ладоням под удивленным взглядом, — не смотри на меня так. Мне так тошно сейчас…

Мама в молчании допивает чай, отставляет чашку на блюдце и пробегает пальцами по его краю.