— Она поэтому сбежала? — Диана все же повышает голос и придает голосу нотки возмущения. Усмехается. — И она еще мне в глаза смела смотреть!

Отступает.

Уйдет? Или она понимает, что я не побегу за ней и в ее решении обидеться я ее поддержу?

Она прекрасно знает, что у нее нет такой роскоши, как психовать, кричать и мотать мне нервы ревностью, которая соткана из нежелания терять денежного мужика.

— Ты не мог, — шепчет она и крепко сжимает ручки сумки. — Ты…

— Мог, — пожимаю плечами.

Нет, не сбежит.

Диана сейчас в очень затруднительном положении. Она должна показать мне возмущение, ведь мы с ней состоим в серьезных отношениях, которые привели к разговору о том, что мы съезжаемся, но в то же время ей нельзя перегнуть палку.

— Я подозревала, что Анфиса начнет тебя провоцировать, Герман, — говорит Диана. — У вас с ней были сложные отношения… Ты ее любил…

— У нас ничего не получится, Ди, — равнодушно перебиваю я ее. — Я думал, что ты — то, что мне нужно, но это не так.

Диана поджимает губы. Раздумывает над тем, что сказать. Одна секунда, две секунды, три, и она зло шепчет:

— Она так и не даст тебе ни с кем быть, Герман.

— Да, — соглашаюсь я, — потому что я должен быть с ней.

— Это нездоровые созависимые отношения! — Диана переходит к терминам из психологии. — Ты это не понимаешь? Она сейчас тебя поманила, а потом опять оттолкнет. Такие люди не меняются, Герман.

— Послушай, — я игнорирую ее гневную тираду. — Я согласен, я потратил твое время, пообещал то, чего не смогу тебе дать. Мне жаль.

Диана хмурится и в негодовании повторяет:

— Жаль? Прекрасно! Бывшая жена поманила пальчиком, а ты и рад?

Я хочу, чтобы Диана ушла и оставила сейчас на минут пять наедине с низкими облаками, которые успели расступиться и обнажить голубое небо.

— Опять начнешь бегать за ней?

— Ты еще встретишь достойного мужчину, который полюбит тебя, Ди, и которого ты полюбишь.

— Она тебя не любит! — рявкает Диана, и ее окрик уносит ветер. Замолкает в ожидании, что я соглашусь с ней, а потом усмехается, — это просто смешно.

— Возможно, — соглашаюсь я.

Диана смотрит в сторону, смеется и переводит на меня взгляд:

— Герман, я понимаю, она — яркая женщина, — перекидывает сучку на плечо. — Она — та самая женщина-беда, которая умеет всеми манипулировать. Она просто задурила тебе голову. Что она тебе такого сказала?

Вот уж точно, женщина-беда.

И ведь ей самой больно от того, что она не может определиться и что в ней из-за милой Дианы проснулась ревность, которая требует, чтобы я был один и всегда рядом.

Да, она хочет, чтобы я был рядом, но из-за ее гордости и жирных тараканов в голове “рядом” трансформировалось в то, что я должен “бегать” за ней.

— Я ведь сегодня на ужине хотела с вами со всеми поделиться хорошей новостью, — Диана слабо улыбается, — но теперь понимаю, что она не очень хорошая.

В ожидании "хорошей" новости запахиваю пальто. Холодный ветер лижет голые щиколотки.

Диана лезет в сумку.

Что-то достает из нее и крепко стискивает в кулаке. Поджимает губы и приподнимает подбородок. Вот теперь она играет обиду.

И неплохо играет. Даже крылья носа вздрагивают.

— Я думаю, что тебе нужно время, — шепчет. — Ты явно запутался, и должен разобраться в себе.

А затем вручает мне использованные тесты на беременность. Встряхивает волосами:

— У меня задержка, Герман. Я беременна.

Глава 52. Ты влюбилась

Врываюсь в парфюмерную лавку мамы бледная и с дикими глазами. Над головой звенят колокольчики.

За стойкой замирает испуганная продавщица со стеклянным темным флаконом в пальцах. Меня обнимает туман густых запахов от жасмина до аромата свежей древесной смолы. Симпатичная блондиночка с маленьким курносым носом.

— Анфиса… Добрый день…

— Мама тут?

— Мама тут, — слышу родной любимый голос, и из темного коридора в конце зала выходит моя мама. Вскидывает бровь, а затем прищуривается. — Что такое? Ты разве не должна быть сейчас у Германа.

От упоминания имени бывшего мужа меня начинает аж трясти.

— Лесь, — мама обращается к продавщице, — а давай мы сегодня устроим короткий день, а? Иди домой.

— Ладно.

Леся кивает, прячет стеклянный флакончик под стойку и торопливо исчезает в прохаде в глубине зала.