Шрифт:
— Тупая овца! — заорал Глеб, брызгая слюной во все стороны.
Ни стоящая по струнке прислуга, ни охрана его нисколько не смутили. Он занес ногу для удара в живот, и Антон, настолько ошеломленный увиденным, не сразу сообразил, что надо вмешаться. В привычную картину мира не вписывалось подобное зверство — да еще на глазах у кучи людей без всякого стеснения.
— Прекрати!
Антон вздрогнул и во все глаза уставился на Милану, что бросилась на отца с отважностью маленького воина. Копна светлых волос взметнулась, хрупкая фигурка налетела на рослого Глеба, отталкивая его от скулящей и сжавшейся Илоны.
— Убери от нее руки, — прорычала Милана и вновь пихнула неповоротливого отца в грудь.
Все происходящее напоминало кадр из мелодрамы: только здесь, в реальности, актеры каждый день играли одну и ту же роль. Раз за разом.
Где-то в сознании Антона переключился тумблер, когда Глеб занес кулак над дочерью, и показалось, что он вот-вот ее ударит. Сорвавшись с места, он почти достиг цели, которая сузилась до единственного человека в помещении. Краски поблекли, не осталось ничего кроме кроваво-красного марева.
В последний момент кто-то крепко обхватил Антона на бегу, оттащил подальше к лестнице, пока Милана разбиралась с отцом. Глеб медленно опустил руку, однако этот факт все равно не отрезвил перенасыщенный адреналином мозг.
— Не лезь туда, — сквозь шипение в ухо Антон с трудом узнал голос Влада. — Хочешь все завалить нафиг?
— Ты видел?! — ума хватило не кричать, но рассечь ладонью воздух при взмахе не помешало.
Благо в их сторону никто не смотрел, что позволило Владу оттащить сопротивляющегося Антона подальше.
Грудь вздымалась, мысли хаотично крутились вокруг разыгравшейся перед ним сцены насилия. Худшего из возможных, когда жертва едва ли в состоянии хоть как-то себя защитить. Пусть Илона — пустоголовая дура, однако она не заслуживала превращаться в грушу для издевок и битья моральным уродом. Да никто не заслуживал.
Руки Антона тряслись от жажды расправы, он ясно представлял, как впечатывал бы голову Глеба в стену — до крови и соплей. Самолично выбил бы парочку зубов, а потом заставил ими подавиться.
— Видел, Тони, — совершенно спокойно и безэмоционально ответил Влад, бросив взгляд куда-то за его спину.
Шум стих, слышались только редкие всхлипы и утешающий голос Миланы. А еще шаги — тяжелые, уводящие монстра куда-то вглубь проклятого дома.
— И вот так просто об этом говоришь?! — вновь завелся Антон и замолчал, едва посмотрел в напряженное лицо Влада.
— С добрым утром, Татошка, — процедил он внезапно. — Твоя недодевушка всю жизнь провела в аду, а ты лишь сейчас осмелился заглянуть в этот чулан. Приоткрыл крышечку, и та щелкнула тебя по носу.
— Она здесь не останется, — голос сорвался, Антон заметил движение рядом с картиной. — Ты тоже знала? — обратился он к невестке.
Алиса, глядя прямо на него, отошла от стены и встала напротив них. В ответ на прямой вопрос она лишь неопределенно пожала плечами. Значит, знала. Все знали, Настя, в том числе. Потому столь рьяно защищала Милану от нападок брата, называла «тупорогим кретином» — кем он и являлся.
— Тони, — Алиса тихо позвала шумно дышащего Антона, — успокойся. С ней все хорошо.
— О, да? По-твоему, жизнь с абьюзером — это «хорошо»?
— Ну с тобой же как-то встречалась, — сухо вставил Влад, на что Антон вздрогнул. — Конечно, после такого даже твое любимое прозвище покажется лаской, но таки…
— Влад, — перебила друга Алиса.
— Да молчу я, молчу, — поднял ладони Влад.
Они замолчали, когда рядом послышался шорох и к ним приблизилась Милана. Нервно отбросив лезущие в глаза пряди, она непроизвольно оглянулась: домработница уводила мать, пока сама Илона, задрав голову, прижимала к кровоточащему носу руку.
— Вам лучше уйти, — попросила друзей, затем посмотрела на вздрогнувшего Антона. — Особенно тебе. Отец не настолько пьян, чтобы не узнать сына Павла Канарейкина.
— Оставить тебя здесь, рядом с ним? Издеваешься?
Милана обхватила себя руками и прикрыла на мгновение веки. Несколько секунд она стояла, а потом вдруг обратилась к Антону спокойно, без истерик. Как будто ничего существенного не произошло.
— Послушай, Канарейкин, — она попыталась воззвать к его разуму. — Ситуация под контролем. Отец меня не тронет, побоится огласки. Уж я точно молчать не буду, он в курсе. Угроза раскрытия информации о беженцах меня не остановит.