Зачем терпеть издевательства сумасшедшего алкоголика? Пусть не специально, но Глеб отравлял жизнь не только жене и дочери. Всем вокруг.

— Я все же схожу на кухню, — шепнула Ангелина Ивановна, захлопнув металлическую крышку аптечки. Пискнул кодовый замок, и управляющая поспешила удалиться из спальни Илоны.

Наступило тягостное молчание. Безмолвный туман напряжения разъедал кожу, вгрызался в легкие. Мать не смотрела на Милану. Все больше суетилась: то к лицу прикоснётся и ойкнет, то судорожно примется искать зеркало.

Она так быстро соскочила с кровати, что ортопедический матрас невольно отпружинил. Пискнула система автоопределения массы тела, немного сбился комком у подножья шелк покрывала. Розовый отблеск ткани на секунду отвлек внимание Миланы от Илоны, которая подбежала к туалетному столику.

Она оперлась на него руками и практически уткнулась пострадавшим носом в поверхность круглого зеркала, чтобы рассмотреть масштабы катастрофы.

— Ужас, — прогнусавила Илона и негромко шмыгнула. — Как я завтра поеду на массаж?

— Это все, что тебя волнует, мама? — пальцы Миланы сжались в кулак, зубы с клацаньем встретились друг с другом. — Внешний вид?

— Мне странно слышать подобные речи от тебя, дорогая. Ты давно должна понять, как много значит внешность женщины в нашем мире.

— Ты сейчас о нежных переливах гематомы после встречи с кулаком отца или о чем-то другом?

Илона вздрогнула, а Милана прикусила щеку от ужаса. Надо же было ляпнуть такое! Насколько бы злость ни управляла эмоциями, грубить матери она точно не желала. Не после отвратительной сцены в коридоре, которую, к несчастью, видел Антон.

Что он теперь подумает? Наверняка шокирован произошедшим. В его идеальном мире мужчина никогда не поднимал руку на женщину. Вряд ли Павел Александрович хоть раз унизил словом или делом кого-то из семьи.

Да что там. Какими бы словами ни называл Милану Антон, он никогда не позволял себе подобного обращения с ней. Слегка оттолкнуть, чтобы не путалась под ногами? И то потом просил прощения.

Он голоса никогда не повышал, лишь слегка изменял интонацию в качестве угрозы. Но для Миланы, давно привыкшей к унижениям, все злые слова казались чем-то незначительным. Вспоминая их отношения, она невольно сравнивала себя с матерью.

Сколько у них общего? И не являлась ли она постоянной жертвой, будучи воспитанной в семье садиста? Боль от укуса усилилась, соль и металл на языке от проступившей крови отрезвили разум Миланы.

— Напиши заявление, — выдохнула она и посмотрела на застывшую у зеркала мать.

Илона хаотично перебирала бесконечные приборы красоты, какие-то склянки с дорогой косметикой, украшения в шкатулке, безделушки, мелочь. Фарфоровая статуэтка балерины с глухим стуком упала на ковролин, но осталась целой.

Спасибо мягкому ворсу. Рука девушки продолжала тянуться вверх, указывала на дверь — вот оно. Открой и выйди из золотой клетки. Только Илона не пошла. Сев на пуфик, она аккуратно поправила прическу и замерла. Как статуэтка — неживая и совершенно пустая.

— Глупости, твой отец проспится и все будет нормально, — натянуто улыбнулась Илона, коснувшись мочки правого уха. Той самой, где остался еле заметный шрам после косметической операции.

И вновь благодарности хирургам. Они умело восстановили тело Илоны, почти не оставив следа от ударов ножа и пудовых кулаков. Лишь разум ни сшить, ни собрать по кусочкам никак не вышло.

— До или после того, как он тебя убьет? Сколько, мама? Ты продолжаешь жить с ним, хотя давно могла уйти. К чему жертвы, если достаточно поднять на уши общественность, и Глеб через минуту окажется за решеткой! — Милана встретилась в зеркале со взглядом матери. Впервые за долгое время где-то в глубине сверкающих топазов появились проблески эмоций.

— Ты не уходишь, — тихо ответила Илона. Как-то очень обреченно.

— Я другой случай, — мотнула головой Милана. — Меня он не тронет, побоится.

Поднявшись, Илона неторопливо подошла к дочери и осторожно поправила прическу. Волосок к волоску, чтобы следом мимолетно коснуться щеки.

— Мужчин, подобных Глебу, — тысячи. У них есть власть и деньги, чтобы избежать любого наказания, — сказала она. — А на верхушке пирамиды нашего общества живут или хищники, или их жертвы. За очень редким исключением.

Милана широко распахнула глаза, втянув носом тонкий аромат духов. Он пощекотал ноздри, окутал сознание. Шелк и тепло материнской ладони скользнул на ее шею. И сквозь дурман фруктовых нот прозвучали слова: