Из подъезда выбегает вахтерша и начинает успокаивать Алису, но истерика слишком глубоко поглотила ее, и Алиса падает на колени, обнимая свои хрупкие плечи дрожащими руками.

Но ни на секунду она не перестает проклинать меня.

И сколько бы я не увеличивал расстояние между нами, ее слова становятся лишь громче в моей голове.

Чудовище.

Ублюдок.

Ненавижу.

______________Спасибо за ваш отклик ?

Вы безумно классные!

— Что ты делаешь? — встревоженный голос Иры доносится за спиной, пока я собираю деньги обратно в чемодан. Приходится складывать аккуратно, потому что иначе чемодан никак не закрыть.

Сегодня я проснулась с отчетливым желанием забрать документы из вуза и заодно избавиться от брошенных, как подачка, денег, чтобы меня больше ничего не связывало с этим семейством. Я никогда не буду у них в долгу.

— Ты все-таки решила вернуть деньги?

Я не отвечаю.

После вчерашней истерики я вообще не хочу ни с кем общаться.

Я хочу уйти из общаги. Не видеть Иру, никого не видеть. Куда угодно, лишь бы забыть...

О жестокости людей. О предательстве. О своей наивности и несбывшихся мечтах. Но больше всего хочу забыть о нем, а еще сильнее хочу никогда… никогда больше не видеть его.

Я не верю ни единому слову этого ублюдка. Слишком поздно раскаиваться. Он уничтожил все хорошее, что когда-то было во мне, и словами ничего не исправить. Какими бы искренними они ни были. Но даже если я когда-нибудь забуду о нем или смогу простить и отпустить… я всегда буду помнить, как жестоко он поступил со мной.

Это я не хочу забывать. Такое нельзя забывать. Я сделаю так, что эта боль станет моим опытом и мудростью. Моей броней, которую больше не пробьет ни один чертов мудак.

Вчера я пролила из-за Илая Багирова последнюю слезу.

Вчера я последний раз была слабой.

— Алис, это большие деньги, — Ира снова вторгается в мои мысли. — Оставь их себе. Ты сможешь прожить на них беззаботно целый год, если не больше.

— Я вроде бы не спрашивала твоего совета, — грубо перебиваю соседку по комнате.

— Прости… просто подумала, что тебе лучше не отдавать этих денег.

— Тебе лучше не думать, Ир.

Я защелкиваю чемодан и дрожащими пальцами собираю волосы в хвост. И даже это невинное действие напоминает о нем. Черт возьми, вот за что мне все это?

Почему после всей жестокости моя чертова память вызывает воспоминание, с какой нежностью его пальцы касались моих волос? Неужели я начну ненавидеть собственные волосы?

Господи, хватит думать. Хватит!

Я не должна ненавидеть свое тело из-за чьей-то жестокости.

Меня могут попытаться унизить другие, кто угодно, но только не я сама.

Этого не будет. У меня есть я, и мы справимся. Должны справиться.

Я уже почти выхожу из комнаты, но зачем-то оборачиваюсь, чтобы попрощаться с Ирой. И тут мои глаза цепляются за снимок на экране телевизора. Что-то внутри меня переворачивается, и я до боли в руках сжимаю ручку чемодана, пока слышу голос диктора как в каком-то тумане.

— Константин Пилатов, который тринадцать лет назад жестоко расправился со своей женой, сегодня выходит на свободу досрочно…

Мужчина, смотрящий на меня с экрана, вызывает в груди странные чувства. Я хватаюсь за кофту и сжимаю ее в кулак в надежде избавиться от тяжести, которая с каждой секундой только усиливается.

Почему… почему он точно такой же, как и тот, что терзает меня во снах? Такой же отвратительно неряшливый. Только волосы реже и седее, а морщины глубже. А потом я вижу то, что протыкает мое сердце иглами, и позволяю чемодану выскользнуть из ослабевших пальцев.

Уродливая рука со шрамом. Та самая, которая каждый раз топит меня в кошмарах.

О боже.

Я делаю вдох, но воздух застревает в дрожащем горле.

Это не было кошмаром.

Это были воспоминания.

Мои воспоминания.

В голове будто что-то щелкает, и я зажмуриваюсь, слыша тот самый хриплый прокуренный голос:

Тише, тише, детка. Ты ничего не почувствуешь.

Перед глазами вспыхивает лицо с ужасной улыбкой. Я кричу, мечтая чтобы оно исчезло, но потом снова слышу этот проклятый голос:

Я сделаю все быстро, мой бедный глупый Кролик…