Ее лицо снова стало слегка отсутствующим. К этим перепадам настроения новой знакомой я уже привыкла. В конце концов, не мне говорить о чужих странностях. И не мне требовать ответов. В отличие от меня, у Мари с памятью, вероятно, всё в порядке. И кто знает, что она вспоминает.

Возможно, надо было остаться, но противостоять Мари, ее яркой жизнерадостной силе, у меня не было никакой возможности. Может быть, подкупало даже то, как запросто, совершенно искренне она ко мне прикасалась, и в этом гораздо больше, нежели в словах, выражалось ее искреннее, хотя и не понятное мне принятие загадочной человекоптицы.

— У меня и обуви для прогулок еще нет.

— Я тебе одолжу, не в первый раз, — Мари погладила край крыла, задев шершавую кожу, обтягивающую узкую кость. Это было приятно. И неприятно одновременно, словно ненужное напоминание о нашей неотделимой общности. Меня и крыла.

Голубоватое перо выпало и, кружась, опустилось на пол.

— Можно, я возьму себе? — спросила Мари и, не дождавшись ответа, схватила. — Такое красивое.

— Бери… — в этом растерянном состоянии она и вывела меня очередными лабиринтами на какой-то дворик, где вкусно пахло дымом и чистым, свежим морозом. Небо хмуро и сонно щурилось. Я подняла голову к небу, высокому, бескрайнему, бездонному, чувствуя головокружительную правильность его присутствия над собой.

И все же чего-то как будто отчётливо не хватало. Странное чувство, на осознание которого не было ни времени, ни желания. Здесь, снаружи, я ещё не была.

Прямо передо мной обнаружился голый пролесок, уходящий вправо, слева — довольно обширная огороженная площадка с каким-то деревянными конструкциями, напоминающими куски забора из отдельных горизонтально расположенных досок. Спустя минуту до меня дошло, что, вероятно, это барьеры для лошадей — отрабатывать прыжки или что-то в этом роде.

— Тут редко кто гуляет, — улыбнулась Мари. — Правда, вон там конюшни, но господа сейчас на обеде, да и вообще они верховную езду не жалуют, без Кристема гривастые простаивают, а сынок в отъезде, тишина и благодать.

— Почему нигде нет снега? — вдруг спросила я, наконец, осознав, что именно не так.

Девушка удивлённо покосилась на меня.

— Снег в Корине бывает только в горах, на границе.

— Прости, — мне стало как-то неудобно. — Я ничего не помню. Ничего о себе и многое — просто… о жизни.

— Бывает, — небрежно кивнула Мари. — Ну, наслаждайся воздухом. Где-то полчаса у тебя есть. А меня ждут, — она хмыкнула. — На службе.

…я даже не успела воспротивиться.

* * *

Минут через двадцать от холодного, кусающего горло воздуха разболелась голова. Очевидно, с непривычки. Нужно было возвращаться и не гневить небо, столь благосклонное ко мне сегодня — так или иначе, небольшая прогулка словно вдохнула в меня новые силы. Я успела обойти пролесок, стараясь не упускать из виду дворик, через который мы с Мари пришли — не хватало только заблудиться. Снова посмотрела на тренировочную площадку.

Интересно, умела ли я кататься верхом? Раньше? Если моё предположение о благородном происхождении — правда, то умела наверняка.

Меня будто потянуло к конюшне — длинному, низкому деревянному сооружению с черепичной, терракотового оттенка крышей. Кляня себя за неуместное любопытство, я приблизилась к зданию. Запах — прелой травы и чего-то сладкого с нотками гнили — ударил в нос. Где-то в глубине тихо всхрапывали лошади. Редкие квадратные окошки располагались выше моей головы, под ногами валялись охапки сена.

Я прошла вдоль стены, помедлила на углу, но все же выглянула.

На небольшом сухом пеньке перед конюшенными воротами, упираясь локтями в колени и уперев русую лохматую голову в ладони, сидел Родерик.

* * *

В эти дни Родерик был со мной не слишком-то приветлив. Но судя по всему, дело было вовсе не во мне — просто привыкание к новой жизни давалось мальчику куда тяжелее. И хотя он не выглядел слишком изможденным работой — на конюшне, как заметила Мари, было спокойно и тихо, что-то с ним все же определённо было не так. Мальчишка поднял на меня мутные, покрасневшие глаза и ничего не сказал.

— Родерик, ты болен? — я пропустила этап приветствий и объяснений, что я тут делаю, и так естественно назвала его на "ты".

— Не Родерик, теперь мое имя Род. Слугам запрещено иметь длинные имена, как у знатных, могут наказать даже за имя. Не то что бы болен, ожог воспалился, — вяло ответил мальчик. — Жар немного поднялся, а так ничего. Вы как?

— Нормально, а вот тебе бы к целителю.

Родерик пожал плечами и посмотрел куда-то в сторону.

— Нормально?

Я присела рядом на такой же пенёк и неожиданно для себя самой взяла его за руку — может быть, Мари так на меня влияла? Рука была очень горячая, как и у меня — мягкая, тонкая. Меня охватила жалость. Может быть, на ребенка Родерик уже не тянул, но кто знает, не было ли у меня в прошлой жизни такого младшего братишки.