Святые боги, ниспошлите ему терпения. К чему все эти предисловия, к чему оттягивать неизбежное, если в итоге всё равно они вернутся к тому, с чего и стоило начинать?

— Шелковистое округлое вино с тонкими нотками поздней вишни и белого табака, длительным послевкусием и великолепным букетом из лучших сортов руванского винограда, — с придыханием сообщил король, глядя на бокал, как на любимую новобрачную в первую брачную ночь. — Хотя бы пригуби, больше такого нигде не попробуешь. Удивительно расслабляет.

Вино было нежно-сиреневого, аметистового цвета и вызывало отвращение уже этим фактом. Фамильный цвет Мезонтенов. Последнее, о чём он стал бы думать, если бы захотел расслабиться — а он, естественно, не хотел.

— Как может вино быть округлым? — спросил Макилан только для того, чтобы поддержать бессмысленный разговор и не раздражать венценосного собеседника угрюмым молчанием хотя бы в самом начале.

— Вкус, Макилан. Сбалансированный, полноценный вкус. Отлично успокаивает взбаламученные нервы. Ты должен попробовать, — король отставил свой полупустой бокал и протянул магу второй, всё ещё полный до краёв.

Сдавшись, тот взял бокал и сделал глоток, но никакого вкуса не почувствовал, а тем более — не смог оценить нюансы и оттенки, хотя какие-то общие и банальные слова одобрения всё же пробормотал. Для чего-то Митас его позвал. И вряд ли это было обсуждение вкусовых качеств вина — Его величеству было прекрасно известно, что Сартвен не разделял маленького увлечения своего короля редкими коллекционными напитками. По мнению мага, алкоголь должен был служить единственной цели — дарить милосердное забвение и облегчать боль. Впрочем, в его случае эту цель с помощью возлияний достичь ещё ни разу не удалось.

Местечко, в котором они находились сейчас, относилось к разряду «кулуарных». Почти под самой крышей восточной башни — повыше, подальше от подземелий, в которых долгие века творилось слишком много противного человеческой природе кровавого непотребства: допросы, пытки, заключения под стражу. В северном Ниране, где он как-то год прожил с «дипломатической» королевской миссией — а по сути, очередным королевским фортелем, заключенные, а так же весь институт палачей и дознавателей содержались на особом острове, далёком от столицы, её обитателей и правителей. Там в королевском дворце даже дышалось легче, хотя и охрана преступников выходила в гораздо большую сумму и доставляла немало проблем венценосной чете.

Немудрено, что король старался подняться повыше. Кулуарная, почти тайная комната была уютная и тёплая, в мягких коричневых, а не родовых тонах, а особый шарм ей придавало магически зачарованное окно во всю стену. Магическое воздействие заключалось в том, что стекло было прозрачным односторонне — даже с хорошими увеличительными стёклами увидеть происходящее внутри с улицы было невозможно. Вид же на Митрак открывался вполне обширный, хотя и не сказать, чтобы радостный — столица представляла собой конгломерат контрастов. Вообще-то Сартвен любил живой и шумный Митрак.

Но не сегодня. Сегодня он ничего не любил.

Митас встал с покачивающегося кресла — отвратительная задумка, в таком чувствуешь себя младенцем, которого укачивают настырные глухие няньки — и подошёл к магу со спины.

Отвратительная привычка! Еле сдерживаясь, чтобы не развернуться или вскочить и отойти на несколько шагов, Сартвен уставился на постепенно темнеющий Митрак через сиреневую дымку вина, которого всё ещё было слишком много, мечтая только об одном — скорее бы приступить к делам.

Но король медлил. И это тревожило — мягко говоря, потому что, зная короля уже очень много-много лет, маг понимал, что подобное поведение означает только одно — есть некая крайне неприятная новость, за появление которой монарх чувствует свою непосредственную вину. И разбираться с которой придётся именно ему, Макилану Сартвену.

А разбираться в королевских провалах ему не хотелось.

Он так и не нашёл Кори. Отчаяние сгущалось внутри, начинало постепенно подбираться к горлу, не давая дышать и говорить громко и внятно, голос сам собой срывался на какой-то беспомощный сип. Почему он так верил, что он жива?

Потому что, если в это не верить — зачем тогда всё вообще? Впрочем…

Дело было не только в девушке. Слова короля, сказанные несколько дней назад, на встрече с Шередаром, не получили своего продолжения — и это была ещё одна причина, почему сейчас он покорно находился здесь, слушая пустые разглагольствования о нотках и букетах, почему он сидел, не двигаясь, ощущая короля за спиной еще отчётливее, чем если бы тот стоял прямо перед ним и смотрел в упор. Слова, вдумываться в которых было более, чем страшно. Более, чем больно.