Мы вчера обсуждали еду, но я и подумать не могла...

– Вы запомнили, – честное слово, у меня чуть слёзы не наворачиваются на глаза.

– А почему я должен был забыть? – он искренне удивляется.

Пожимаю плечами и откусываю кусочек бутерброда. Вкусно! Мы быстро едим и успеваем перекинуться парой фраз, правда, в основном по работе.

– Спасибо, – закончив внеплановый завтрак, улыбаюсь начальству и получаю ответную улыбку.

– Пожалуйста, – Никита Сергеевич забирает у меня опустевший стаканчик, бумагу. – Я выброшу. Увидимся на планёрке.

Киваю и выхожу из кабинета, стараясь не пританцовывать на ходу.

Любой врач знает: день начался прекрасно – жди какую-нибудь гадость. Днём по скорой после аварии поступает молодая женщина. Судя по её состоянию, машину как минимум пару раз перевернуло. Мы проводим в операционной несколько часов, я выползаю оттуда полностью измочаленная. Пациентка остаётся в реанимации с круглосуточным постом, а меня в коридоре выцепляет одна из медсестёр.

– Анна Николаевна, в приёмном муж Соколовой, – голос испуганно трясётся.

– Я сейчас спущусь, – говорю устало, но меня хватают за рукав.

– Он… невменяемый! Пожалуйста, осторожно…

– Конечно, он невменяемый, у него жена чуть не погибла, – торопливо, насколько позволяют подрагивающие от напряжения ноги, иду к лестнице, уже слыша доносящиеся даже сюда крики.

– Пустите меня!!!

В приёмном бушует крепкий мужчина среднего возраста. Возле него маячат два хмурых амбала, каждый на голову его выше. Та-ак, только этого нам тут не хватало.

Подхожу ближе и останавливаюсь в нескольких шагах от него.

– Меня зовут Анна Николаевна, я один из хирургов, оперировавших вашу жену…

– Пустите меня к ней сейчас же!!!

– Это пока абсолютно невозможно, ваша жена… – начинаю и запинаюсь.

На меня с искажённого лица смотрят абсолютно сумасшедшие глаза. Я улавливаю движение, но сделать ничего не успеваю – через секунду мне в лицо смотрит направленное дуло пистолета. Звуки вдруг глохнут, крики и визги в приёмном доносятся как сквозь вату. Почему-то мне кажется, что я совсем не испугана, только сжимается в солнечном сплетении и резко холодеют кончики пальцев. И в памяти, словно из ниоткуда, всплывает низкий голос и резко брошенная фраза: «Хирургу нужны железные нервы и крепкая рука!»

– Опустите оружие, – произношу очень чётко и очень спокойно.

Странно, свой голос я слышу хорошо, как и загнанное дыхание мужчины. Мы с ним как будто в пузыре, хотя вокруг ещё раздаются вскрики. Мне слышится: «Добрынина сюда срочно», но я тут же отсекаю всё постороннее. Внимательно гляжу в глаза мужу пациентки, ни на секунду не отводя взгляд, даже не моргаю. Медленно поднимаю руку и тыльной стороной пальцев отвожу дуло чуть в сторону, чтобы не мешало смотреть. Надеюсь, позади меня уже никого нет, все убрались с «линии огня».

– Вашей жене не поможет, если вы выстрелите, – произношу тем же ровным и спокойным тоном, – и никому не поможет. Сейчас её состояние тяжёлое, но стабильное. И она захочет увидеть вас, когда откроет глаза. Если вас арестуют, вы не сможете быть рядом с ней. Вы нужны ей!

Минута. Другая. И я почти на физическом уровне чувствую, как лопается струна напряжения между нами. Пистолет опускается, мужчина вдруг всхлипывает и рвано выдыхает. С двух сторон его тут же подхватывают амбалы, до этого державшиеся за спиной.

– Всё будет в порядке, – произношу мягко. – Посидите здесь.

– Мне… к ней…

– Я узнаю, когда вам можно будет пройти.

Говорю и понимаю, что Добрынин меня убьёт, у него железное правило не пускать в реанимацию, но глупо говорить это человеку, который только что убрал оружие от моего лица.

– Присядьте, – повторяю и киваю «группе поддержки».

Те мгновенно ориентируются и сопровождают своего босса к стульям возле стены.

Я разворачиваюсь и иду на поиски заведующего. Надо выбить у него разрешение на посещение реанимации. Почему-то двигаюсь по коридору, как сквозь толщу воды, звуки так и слышатся приглушённо. Толкаю дверь в отделение и влетаю прямиком в чьи-то руки.

– Аня?! Аня, ты цела? – поднимаю голову и вижу такие же сумасшедшие глаза с расширенным до предела зрачком, какие только что смотрели на меня в приёмном.

– Где-нибудь больно?! – меня сжимают за плечи, проводят по шее, щекам, поворачивают туда-сюда голову, судорожно ощупывают рёбра. – Аня! Что ты молчишь?!

Я непонимающе моргаю и оглядываюсь, не понимая, к кому обращаются. Это что… Это мне? Добрынин? По имени и на ты? Может, в меня всё-таки выстрелили, а всё остальное привиделось в коме…