— Помощь твоя нужна, — говорю как можно спокойнее. И на его вопросительно вздернутую бровь поясняю:

— Нас с Машей пытаются убить. Людей Игнатьева наняли, чтобы устранить. А все из-за бизнеса, чтоб его. Теперь в бегах, скрываемся. Даже легавые отморозились помогать.

На лице отца не дергается ни один мускул. Но я слишком хорошо его знаю. По глазам вижу — напрягся, гад. Почуял, что дело пахнет керосином.

— И чего ты от меня хочешь? — спрашивает он, барабаня пальцами по столешнице. — Денег? Адвокатов? Крышу от ментовки?

Я криво ухмыляюсь. Ну конечно. Чего еще ждать от продажного папаши.

— Защиты хочу, — чеканю, глядя ему прямо в глаза. — Чтобы ты со своими связями приструнил Игнатьева. Прижал к ногтю, заставил отвалить. У тебя ведь все схвачено, да? Депутаты, чиновники, прокуроры всякие. Вот и подсуетись. Спаси шкуру своего непутевого сынка.

Отец несколько секунд молчит, буравя меня тяжелым взглядом. Потом усмехается и качает головой:

— А ты все такой же, Максим. Гордый, неуступчивый. Не привык просить, да? Даже когда припекло.

— Пока не припекло — нет, не привык, — огрызаюсь я. — Сам справлялся. Это ты у нас спец по решению вопросов. Особенно если они бабками пахнут.

— Не тебе меня судить! — вдруг взрывается он, грохнув кулаком по столу. Мы с Машей синхронно вздрагиваем. — Ты понятия не имеешь, через что мне пришлось пройти, чтобы всего этого добиться! Сопляк неблагодарный!

Я вскакиваю на ноги, сжимая кулаки:

— А ты думал, я благодарить тебя буду? За что? За то, что бросил нас с матерью? За то, что променял семью на бабки и власть? Да пошел ты!

— Стоп! — раздается вдруг звонкий окрик. Мы с отцом ошарашенно замолкаем, поворачиваясь к Маше.

Она стоит, побледнев, прямая как палка. Но глаза сверкают решимостью.

— Хватит ругаться! — четко произносит она. — Сейчас не время и не место. Максим пришел за помощью, и вы должны ему помочь. Вы его отец, черт побери! И если в вас есть хоть капля человечности — сделайте то, о чем он просит!

На несколько мгновений в кабинете повисает звенящая тишина. Мы с отцом растерянно пялимся на Машу, будто впервые ее видим. Вот это да. Какие мы, оказывается, с ней похожие. Один характер на двоих.

И знаете что? Именно в эту секунду я окончательно понимаю — люблю. Без памяти, до чертиков. И плевать мне, чем там кончится это противостояние с Игнатьевым. Маша — вот главное, что у меня есть. И я за нее любому глотку перегрызу.

А отец… Ну что отец. Хочет искупить вину — пусть искупает. Мне не жалко.

— Ладно, — наконец произносит он, устало потирая переносицу. — Черт с тобой, помогу. Только ты пообещай, что это в последний раз. И что мы после этого больше не увидимся. Идет?

Я молча протягиваю руку через стол.

Он так же молча ее пожимает.

36

Следующие несколько дней проходят как в тумане. Мы с Максимом поселились в гостевом домике на территории поместья его отца. Роскошные апартаменты, море удобств — все, чтобы скрасить заточение. Потому что именно этим мы по факту и занимаемся — сидим взаперти и ждем развязки.

Андрей Палыч со своими людьми взялся за разруливание ситуации. Каждый день к нему приезжают какие-то серьезные господа — юристы, чиновники, даже парочка генералов. О чем они совещаются за закрытыми дверями, мы с Максимом не знаем. Нас это особо и не касается. Главное, чтобы результат был.

А пока мы с Максом потихоньку приходим в себя. Отсыпаемся, отъедаемся, залечиваем раны — душевные и физические. Гуляем по саду, разговариваем обо всем на свете. Потихоньку узнаем друг друга.

Надо сказать, в этой золотой клетке у нас это получается лучше, чем за все время бегства и приключений. Словно здесь, вдали от треволнений внешнего мира, мы наконец можем спокойно разобраться в себе. В том, что между нами происходит.

А происходит, судя по всему, нечто важное. Я все чаще ловлю на себе долгие, задумчивые взгляды Макса. Чувствую, как он незаметно касается моей руки, плеча, волос. Будто случайно, невзначай. Но я-то понимаю, что это не случайность. Максим… оттаивает что ли. Смягчается, проникается ко мне.

Мы подолгу сидим у камина в гостиной, потягивая вино и листая старые альбомы. Макс рассказывает о своем детстве, о доме, в котором вырос. Но никогда — об отце. Эта тема для него табу, болезненная мозоль. Стоит мне хотя бы вскользь упомянуть Андрея Палыча, как Макс мрачнеет и замыкается.

Зато о маме говорит охотно и с теплотой. Она стала для него всем — и родителем, и другом, и опорой по жизни. Неудивительно, что Макс так трепетно к ней относится. Мне даже немного завидно — вот бы и мне такие отношения с мамой… Но не срослось.