Тринадцатилетняя Катя была не по годам взросла. Война сделала детей взрослыми, слишком мудрыми и рассудительными. Она специально пошла к реке, взяла в руки камень и загадала желание: «Если доброшу до чаек, значит, Вера будет жить». И швырнула. Камень долетел до них, но птицы, крутящиеся над водой, почти не обратили на него никакого внимания.

Потом Катя вернулась домой. Ей показалось, что всё в их избёнке по-прежнему. Такая скучная унылая обстановка. Мать сидела на табуретке и куда-то отрешённо смотрела, курил, дышал своим табаком-самосадом дед Санька. Тихо подошли к девушке семилетние двойняшки Алик и Леночка, и Алик прошептал Татьяне на ухо, когда та наклонилась:

– Катька, а Верка умерла.

– Как умерла? – возмутилась Катерина. – Не может такого быть!

– Не дышит совсем, – громко подтвердила Леночка. – Не разговаривает…

От этих слов, как бы, опомнившись, мать заголосила на всю избу. А ребятишки смотрели детскими глазами на мёртвую сестру с открытым удивлением с нескрываемым удивлением. Взгляды их говорили: «Что вы все расстраиваетесь? Умерла, но ведь не насовсем, полежит немного и откроет глаза».

К постели, где лежала Вера, подбежала Леночка и, трогая её за увядшую, безжизненную ручонку, захныкала:

– Верка, вставай! Видишь, мама плачет.

Мать яростной тигрицей набросилась на Лену, в истерике колотя её. Девочка едва успевала увёртываться.

Всё уже казалось безразличным и унылым. Опомнившись от истерики, мать схватилась за голову и упала на кровать.

– Я только хотела разбудить Веру, – оправдывалась, всхлипывая, Леночка. – Она крепко спит. Я разбудить хотела!

Катерина выбежала на улицу… Птицы над рощей гортанно кричали. Как обычно, как всегда. «Когда победим, тогда умирать не будем и вдоволь наедимся, – подумала Катерина. – Обязательно победим».

Да она-то ничего, а её сестрёнке, Вере, надо было наедаться. А может, не в еде дело, а в болезни и общечеловеческой тоске? Мать и старшие дети, как и Катя, работали на заводе, на котором снаряды для фронта и победы производили… Так надо было. А Веру похоронили недалеко от их старой, покосившееся избы, прямо в роще, за городом. Только крест и поставили. Отец их Тимофей, рядовой пехотинец, погиб в первые же месяцы войны. Такие вот дела. Беда на беде, как говорится.

Не под застывшей асфальтобетонной смесью оказалось тело пятилетней девочки, а под бетонными плитами, разбитое ковшом экскаватора на множество мелких частей. На этом мете стоит пятиэтажный дом, тоже уже очень старый.

Вот одну из давних историй из жизни своей прабабушки, которой давно уже нет на белом свете, вспомнила Александра Трофимовна и поведала своей дочери, посмотрела в её большие синие глаза, затуманенными слезами.

– Зачем ты мне, мама, об этом рассказала? – прошептала Марина. – Я не понимаю. Зачем?

– Что ж тут непонятного? – сказала Александра Трофимовна. – В жизни человечества происходит множество бед и несчастий. – А ты думаешь о человеке, который предал тебя, Да стоит ли Бередончин того? Да и человек ли он?

Да, мать Марины была права. Надо забыть, оставить всё никчемное за спиной. Но как это сделать? Уметь разделять беду и радость с людьми – одно, но безутешно плакать над раздавленным муравьём – совсем другое. С раннего детства была чрезмерно сентиментальной, чувствительной. Этим и воспользовался Валера Бередончин. Даже несуществующими проблемами загружал её и, как ни странно, всё сильней и сильней привязывал её к себе. Просто так, на всякий случай.

А любить Марину, да и никого другого, он не мог потому, что обожал только себя, любыми способами создавал уют для своего хилого тела.

До самого последнего момента многие знакомые отговаривали Марину Тимчинову не искать счастья почти на самом краю России. Но при этом каждому было предельно понятно, что решения она своего не изменит. Дороги строить можно и нужно и на Северо-западе страны. Тут дел – непочатый край, впрочем, как и везде и всюду.

Отговаривала её от дальнего путешествия, от таких поездок и перелётов и родная тётя , крепкая старушка, которая так и не обзавелась семьёй и не нажила детей, пенсионерка Татьяна Трофимовна Порываева, старшая сестра матери Марины. На разных работах в своё время трудилась, никакой работы не боялась.

Может быть, хорошо это или плохо, но деньги копить умела. Жила в своём доме, держала кур, гусей и периодически свиней. Понятно, что занималась и выращиванием овощей. Поэтому её было чем торговать на рынке. Считала, что её семидесятилетний возраст – не повод для грусти.

Категорически против отъезда Марины в дальние, суровые и незнакомые края был её вечный воздыхатель, машинист укладчика асфальтобетонной смеси, стройный, крепкий и симпатичный двадцатипятилетний брюнет Виктор Кормаков. Да и, надо казать, мастер своего дела. Так же успешно управлял бульдозером, экскаватором и другими машинами на колёсном и гусеничном ходу. Разбирался в технике. После окончания срока действительной службы в рядах Российской Армии приехал он в Волхов. Решил с этим городом связать свою жизнь.