И вот здесь то я и начал свою революцию. Поначалу меня мучили нравственные вопросы. Типа: какое я имею право примерять на себя роль бога или там ангела-хранителя? Но, во-первых, я человек учёный и в бога не верю. А даже, подумал я, если он и существует, то тогда никто иной, кроме него, и не мог вложить в мою голову такие мысли, а значит – я делаю всё правильно.

Итак, чем глубже я изучал этот метод, тем более убеждался, что психиатрия как наука находится на младенческой стадии развития. До сих пор мы рассматривали психопатологию как субъективную реакцию на жизнь, тогда как это вообще никакая не патология, а лишь одна из форм нашего сложного многоуровневого сознания.

Но наука опирается на доказательства. Как мне доказать эту теорию? И вот для этого мне и понадобился помощник… – доктор с улыбкой взглянул на Ларочку.

– Я-я-я?! – опешила она.

– Да, Ларочка. Мне нужен был человек, ум которого ещё не обусловлен рамками всяческих научных концепций. Мне нужен был ум, который слепо поверит в мою революцию. Но при этом ум скрупулёзный, который поможет систематизировать мои исследования. Все они здесь, – доктор приоткрыл ящик стола. – В этом столе история моих нетрадиционных заключений по всем пациентам.

– Дмитрий Борисович, вы сейчас так говорите, словно оглашаете завещание.

– Ну вы же сами верно заметили, что при таком подходе со мной может случиться всё что угодно. Вот поэтому мне и нужен компаньон, который в случае – не дай бог – моего отхода от дел сможет разобраться, проанализировать, повлияло ли каким-то образом моё прямое вмешательство на судьбы пациентов.

– То есть вы предлагаете мне стать вашим компаньоном?

– Не просто компаньоном, а полноправным приемником.

Эту ночь Ларочка не могла уснуть. Она то переживала за доктора, то обдумывала его предложение. Ведь это, с одной стороны, такая ответственность, но и такой соблазн – стать помощником… Кого? Бога? А может, наоборот – дьявола?

14

После похорон Дмитрия Борисовича Ларочка опустошённая вернулась в клинику. Потихоньку она открыла дверь его кабинета, вошла. Подошла к столу и присела на стул.

«Больше никогда он не попросит меня принести две чашки чая», – подумала Ларочка и заплакала.

Немного успокоившись, она подумала: «Что теперь делать?.. Но… Чего бы хотел Дмитрий Борисович? Он, вероятно, хотел бы довести своё дело до конца…»

Тут Ларочка увидела на столе папку с историей Сугробина. Видимо, перед тем как ехать на встречу, доктор решил ещё раз изучить документы.

Ларочка открыла папку и начала читать. Потом вдруг резко вскрикнула: – Ах! – Она вспомнила, что доктор так часто наставлял её не обращать внимания на социальные условности из личных дел, что это вошло в её привычку. Но теперь она вдруг заметила одну из таких условностей.

– Не может быть! – сказала она вслух. Потом резко вскочила и вместе с папкой побежала в администраторскую. Открыла картотеку. Достала другие папки. Прочитала имя первой клиентки: – Дарья Сергеевна. А её мужа звали Вячеслав Владимирович. – Потом быстро перелистала к её рассказу о сыне. – Как же звали мальчика? – пыталась вспомнить она. – А, вот: Дима… – Вновь открыла папку Сугробина. – Дмитрий Сугробин, – прочитала она.

– Дмитрий Борисович! – сказала она вслух и присела. – Не может быть! Но… Как? Как вы сами, Дмитрий Борисович, не смогли понять, что тот мальчик и Сугробин – это и есть вы? – Потом Ларочку вдруг осенило: – Ах! – произнесла она. – Дмитрий Борисович! Вы всё знали! И каждый раз, когда вы встречались с Сугробиным, вы знали, что беседуете с самим собой. А когда встречались с Дарьей Сергеевной… вы говорили… с мамой… И вы всё время, всегда, во всех своих жизнях стремились только к одному, к тому, чтобы поговорить с отцом… И вы верили… Вы свято верили, что ответ находится там, в этом злосчастном доме у моря…

Не в силах больше оставаться в клинике с этими мыслями, Ларочка вышла и села в машину. Цель была ясна. Она совершенно не знала, что она будет искать и зачем вообще туда ехать, но в этот момент времени для неё больше не существовало никакой другой цели.

Подъехав к дому, Ларочка вышла из машины. Несколько раз она прошлась вокруг дома. Потом присела на скамью с видом на море. Было ветрено. Она пристально всматривалась в набегающие волны и в качающиеся кроны сосен, словно надеясь, что они о чём-то расскажут. Но они молчали. Хотя казалось, что они кричали, просто их язык был ей непонятен.

Тогда Ларочка спустилась к морю. Она решила прогуляться по пляжу. Дошла до старой лодки. И вдруг что-то вспомнила. Она забралась в лодку и под одной из скамей нашла письмо. Спешно вскрыла его и прочитала:

«Дмитрий Борисович. Мне так жаль, так жаль, что с вами произошёл этот несчастный случай. И теперь я чувствую свою вину. Я знаю, что теперь вы никогда больше не прочтёте моё письмо. Но я всё равно оставлю его здесь. Мне просто очень хотелось… очень хотелось, чтобы вы знали, что своего сына я назову в честь вас. Ваша Д.»