Выхожу из подъезда, вышвыриваю в урну цветы, продукты. Иду к машине. Городишко маленький, поэтому даю круг сначала вокруг ближайших домов, потом чуть дальше. Возвращаюсь обратно. Звоню Беловой ещё несколько раз. Гудки идут, но разговаривать со мной она не спешит. Снова залетаю на четвёртый этаж: звоню, стучу… За утро скочегарил почти пачку сигарет. Позавтракал блять! Где её черти носят? Абсолютно без понятия, куда она могла потащиться. “Только вернись, Белова, тебя ждёт долгий разговор!” — мысленно настраиваюсь на войну.

Сам себе поражаюсь. Думал, что я сталь калёная. Но буквально за несколько дней от уравновешенности, спокойствия и серьёзности не осталось и следа.

Сижу в машине и обдумываю дальнейшие действия. Если в ближайшее время Яна не появится, мне придётся сообщить Белову. Чёрт! Бью по рулю несколько раз. Если это реально дойдёт до Романыча, всему конец. Это факт. Ещё удар в руль. Откидываюсь на спинку и впиваюсь взглядом то в окно, то в боковое зеркало со стороны подъезда. Сижу так до тех пор, пока не замечаю её. Идёт с матерью. Я тут же срываюсь, как цепной пёс. Во мне не просто злость кипит. Ярость!

— Ты. Больше. Не останешься. Одна. Ни на минуту! — рублю каждым словом воздух.

Кажется, перебор. Перевожу взгляд на Тамару Игоревну. Извиняюсь и говорю, что нужно поговорить с её дочерью. Она молча кивает и уходит домой. А я даже не замечаю, что та слишком тихая.

Понимаю, что надо успокоиться. Белова вернулась, можно выдыхать, но не получается. Достаю предпоследнюю сигарету и тут же её ломаю, бросаю себе под ноги. Рявкаю на Яну, совсем неласково, хватаю её за руку и тащу в сторону своей съёмки.

Абсолютно молча волочу её на второй этаж. А как только закрываю за нами дверь квартиры, дёргаю и разворачиваю к себе лицом.

— Ты хоть думаешь о последствиях, когда что-то делаешь? — гаркаю на всю квартиру и прожигаю Белову взглядом. — Яна!

Она поднимает совершенно серое лицо, на котором сейчас выделяются только синие дрожащие губы и светлеющий синяк.

— Так вышло, — шепчет настолько тихо, что с трудом можно разобрать слова, и вновь опускает голову вниз. — Давай потом поговорим...

— Ты издеваешься надо мной? — пребываю в абсолютном недоумении, беру её за подбородок и заглядываю в глаза. — Сейчас. Мы поговорим сейчас, — цежу сквозь зубы.

А в следующее мгновение происходит то, что всю ярость я обрушиваю на неё абсолютно диким и жадным поцелуем…

__________

*Фатал (от англ. fatal) — смертельный.

Глеб

На самом деле, если кто и долбанутый во всём, что происходит, то это я. Причём в этот самый момент. От переизбытка эмоций не придумал ничего лучшего, чем наброситься на неё со своими лобызаниями. Молодец, Глеб! Красавчик!

Ворвавшись в рот Беловой, шарю в нём с остервенением, издавая надсадный гортанный рык. С силой сжимаю за лопатки и вдавливаю в себя. Она выдаёт тихий стон, от которого меня ещё больше кроет. Начинаю гулять своими руками по её телу. Всю облапал куда добрался. Янка не то чтобы активно мне отвечает, но и не отталкивает, а значит… Позволяет. Окей. Понял. Поддеваю её за бёдра, насаживаю на себя и, не разрывая поцелуя, тащу в комнату. По пути спотыкаюсь о грёбаный коврик и валюсь с ней на диван. В принципе, так и хотел.

— Белова… — хриплю, ненадолго отрываясь от её губ. — Какого ты чёрта, постоянно сбегаешь? — и снова набрасываюсь.

Покрываю быстрыми поцелуями её губы, лицо, шею. Дёргаю мокрый плащ и рывками освобождаю из него. Поддеваю край водолазки, стаскиваю. Она остаётся в одном лифчике. Тут же тащу с себя весь верх и швыряю куда-то в сторону. Член сразу запускает сигнальную ракету SOS, оповещая о бедствии, которое мы терпим. “Хочу! Хочу её!” — долбит в висках. Касаюсь и веду губами по её лицу: кончик носа, висок, скула. Прикусываю мочку уха и посасываю её. Яна опять издаёт рваный стон. Втягиваю её нежную кожу на плече, оставляя розоватый след на шелковистой коже. Бля, не сдержался!

— Янка… — дышу, как паровоз. Смотрю на неё опьянённым взглядом. — Яна?

Глаза Беловой прикрыты, а из уголков глаз потекли тоненькие струйки слёз. Да какого чёрта-то?

— Думал, прибью тебя, а получилось… — усмехаюсь и медленно слезаю с неё. — Ян? — сажусь на диван сбоку от Беловой, упираясь локтями в колени. Роняю лицо в ладони и начинаю его растирать. Потом откидываюсь на спинку дивана, запрокидываю голову и накрываю глаза рукой.

— Теперь поговорим? — дыхание всё ещё сбивчивое. — Ты нахрена утром свалила одна? — говорю уставшим голосом, не меняя положения тела. — Я чуть с ума не сошёл. Всю округу исколесил. Дверь в вашу квартиру чуть не выставил. А, Ян? Нахрена?