Эбрауль подкрался к ларцу и бесшумно, в мгновенье ока, свернул шею воробьиному патриарху. Затем склонился над реликварием, и по плавному движению его плеч Карасик понял, что он прилаживается к замку.

Минуты шли медленно и скупо; чувства мальчика обострились, ему казалось, что он слышит дыхание птиц и шорох каплей пота, падающих на пыльный пол.

Внезапно что-то изменилось. Еле слышно скрипнуло старое железо, и фигуру Эбрауля озарило неведомым светом. В этот же миг все воробьиное воинство всколыхнулось единой разбуженной душой, и полоумное чириканье затопило разом все поместье, как темное половодье, как чье-то скрытое безумие.

– Бегите! – крикнул Эбрауль, отчаянно отмахиваясь от маленьких, но злющих стражей.

Тогда Карасик и потерялся, не поспев за длинноногой Сойкой и свернув не в тот коридор. Возвращаться было поздно: за девочкой уже гнались стражники. Теперь он бродил в темноте, и босые ноги зябли от холодного каменного пола.

– Бездельники, – буркнул Карасик, выбираясь из-за портьеры, вслед стражникам: он не уважал непрофессионализма. Его сестре бы быть стражницей, она играла в прятки лучше всех детей в Сыром Углу и вмиг нашла бы Карасика.

– Стой! – раздался окрик: один стражник по неизвестной и несчастливой для мальчика надобности вернулся назад. Начинающий вор дал стрекача. Сзади забухали по камню подкованные железом ботинки.

Карасик поначалу оторвался от преследователя, но быстро выдохся, и гул погони был все ближе. Мальчик на бегу пробовал двери, по обе стороны коридора: заперта, заперта, заперта, внезапно одна поддалась, и он влетел в покой, освещенный свечами, и едва не сшиб с ног невысокую фигурку в богатой одежде. Все перемешалось в голове Карасика, он кубарем покатился по полу, а потом растянулся на спине, осоловело глядя в потолок.

Неизвестный вдруг захлопнул дверь, крепко схватил его за руку и потащил куда-то, сквозь складки толстой ткани, в темное и тесное место. Карасик не успел опомниться, как в комнату ворвалась стража, но он ее уже не видел, так как сидел, скрючившись, в каком-то тайнике, рядом со своим спасителем. Ботинки потопали по комнате и ушли. Стало тихо. Рядом шелестело чужое дыхание, пахнущее мятными конфетами.

– Вы в прятки играете? – прошептал голосок, кажется, мальчика постарше, но с непривычно нежными интонациями.

– Ага, в прятки. Я бы убежал, только у меня здоровье слабое – я сырым воздухом дышу.

Мальчишки притихли и еще несколько минут вслушивались в окружающий их мрак.

– Ты здесь как, живешь? – прошептал Карасик.

– Живу…

– А вывести меня наружу сможешь?

– Наружу? А зачем тебе наружу? – удивился голос.

– Затем, – Карасик не любил пустых разговоров. – Неприятное здесь место и воробьев полно.

– Воробьи – добрые птицы. Отец говорит, что им жалко людей и поэтому они зимой не улетают, а остаются страдать между нами.

– По мне, пусть бы улетали, паразиты. А в таком большом доме не прибыльно, наверное, жить?

– Не знаю… – растерялся голос. – Отцу с матушкой денег, вроде бы, хватает.

Хозяйственный ум Карасика считал родителей полезной живой собственностью, навроде коня или собаки, есть они – нормально, но и без них терпимо.

– Ты смотри, чтобы они других нахлебников тебе во вред не нарожали – на всех еды не напасешься! – посоветовал Карасик, потом вспомнил сестру и заторопился. – А теперь иди, выводи меня из этого каземата!

Мальчик-невидимка снова взял его за руку и они поползли на четвереньках, опять через складки ткани – наружу. Мягкий розоватый покров разошелся, и стало светло. Карасик заморгал на свечном свету и посмотрел на своего спасителя. Это был черноволосый мальчик на пару лет старше, но с бледным болезненным лицом, которое… Карасик сильно потер глаза и еще раз посмотрел. У него снова закружилась голова, и он едва не сел на пол.

– Ты кто такой? – осторожно спросил Карасик.

– Стефан Дуло, сын Дульсана Дуло, наследник Воробьиного Холма, – как по бумажке оттарабанил мальчик, а потом стеснительно улыбнулся, – Только ты мне своего имени не говори. Я же расскажу отцу всю правду, а если я про тебя правду знать не буду, то и рассказать не смогу.

Мальчик был умнее и печальнее, чем казалось Карасику, когда они сидели в тайнике.

– А ты, значит, всегда только правду говоришь?