Шрифт:
В углу свалены бордовые шторы. Рядом большая платформа на низких колесиках, на ней — бутылки шампанского.
— Отлично! Прекрасное место для порыдать, — усаживается на низкий стульчик-подставку.
Нога на ногу.
Красивые бедра сверкают в разрезе.
— Сигарету хочешь? — прикуриваю я.
Отрицательно качает головой, витой десертной ложечкой ест панна-котту. Тихо мурлыкая от удовольствия и шмыгая носом.
Сползаю спиной по стене вниз к ее ногам.
Рисую восьмёрки на коленке.
— Похудел, — гладит меня по лицу.
— Прости меня…
— За что?
— За то, что ты там.
— Так безопаснее для всех.
— И все равно…
— Нет. Не хочу, чтобы ты принимал это на свой мужской счёт. Я когда первый раз сидела… Я сидела преданная, в ужасе, в ощущении полной беззащитности и одиночества. Сейчас — нет. Сейчас я чувствую тыл — тебя, и крышу, которую тоже дал мне ты. Это просто переждать, перетерпеть, с уверенностью, что никто не посмеет мне навредить и устроить беспредел. Если я и страдаю, то только потому, что очень скучаю по Тико и тебе… И ещё вот, — взмахивает десертом. — Невкусно там.
И мне в рот ничего не лезет. Потому что знаю, что она там плохо питается. Потому и похудел, наверное.
Открываю одну бутылку шампанского. Делаю глоток из горла.
— М-м… — смотрю на этикетку. — "Кристалл"… Нехило.
Протягиваю ей.
— Иди ко мне… — гашу сигарету в пустой бокал.
Щелкаю выключателем, гася свет.
— Будет "вкусно"…
Стягиваю ее верхом на себя. Целуемся, задыхаясь от возбуждения.
Пьянею от вкуса Тати, смешанного с шампанским.
— А если нас спалят? — хихикает она.
— Извинимся! — рычу тихо, расстегивая ширинку. — Мы по-быстренькому… нам очень надо!
Вхожу в нее, смещая трусики в сторону.
Бедра дрожат, по телу судорожно бьёт разрядами.
Есть всё-таки свой кайф в воздержании! Я наконец-то полноценно чувствую свой член. Даже чересчур!
Наши горячие языки сплетаются, тела срываются, двигаясь на инстинктах. Несдержанно, дрожа, нихрена не правильно… Словно это у нас в первый раз, и мы тупо ещё не умеем ловить друг друга. Все очень быстро.
А все равно ярко и охуенно! До головокружений и мурашек.
Впиваясь коготками мне в плечи, кончая, она выгибается и практически соскальзывает.
— Куда?… — ловлю ее, вжимая в себя. — Нам ляльку сделать надо, — шепчу, задыхаясь от долгожданных ярких ощущений.
Кончаю в нее болезненной, короткой вспышкой. И на мгновение вырубаюсь от короткого замыкания.
— Сделали уже ляльку… — шепчет мне опьяненно. — Сразу и сделали… Три месяца срок.
— А?! Три?!
— Ты — папа…
— Оу… Это ж…
Нечаянно толкаю ногой платформу на колесиках.
Сквозь шум в ушах слышу, как она двигается. И… мы вжимает головы в плечи от оглушительного грохота. Бутылки вдребезги…
— Черт! — облизываю смеясь губы. — Походу и обмыли. Я ж не расплачусь за него…
Там бутылок сорок.
— Бежим! — распахивает она ошалело, как в детстве, глаза.
Смываемся оттуда, как нашкодившие школьники. Вылетая в зал, тут же притормаживаем, пытаясь перейти на солидный шаг. Тати слетает с каблука. Ловлю ее.
Поправляю пиджак, пытаясь скрыть косяки на брюках.
— Одиннадцать десять! — шепчет в ужасе, бросив взгляд на часы. — Моя карета сейчас превратится в тыкву!
Мы спускаемся вниз.
Она засовывает в мои карманы записки от сокамерниц.
— Надо передать.
— Хорошо.
— Ну наконец-то! — выдыхает Диляра. — Быстро-быстро!
Успеваю только впечататься напоследок в теплые пряные губы.
— Люблю…
— Люблю!
Они уезжают, а я остаюсь.
И до меня только доходит.
— Папа… Вау.
Богдан Дмитриевич Литвин, значит.
Эпилог
Тетушка включает плазму, на которой в последнее время крутятся только мультики.
Включает какой то федеральный канал.
Я — снова на своем кресле. Нет, ничего не отказало. Но перегрузки дали о себе знать. И у меня настойчивые показания от врача — разгрузить ноги и позвоночник.
Валяюсь, катаюсь… Посвящаю все свое время Тико. Мы вместе делаем ремонт в домике Тати. Тико увлеченно белит дом. Мы с друзьями отремонтировали колодец. Я потихонечку обновляю забор между участками, там будет калитка.