— Что мы делаем?

— Игель считает, что мы его нашли.

— Кого — его?

— Ребенка.

Мы ходили за ними по пятам весь день, но они лишь кружили по лесу по пустынным тропкам. Не было ни дичи, ни выстрелов, ни разговоров. Они и обедали в неловком молчании, а я не понимал, зачем мы за ними таскаемся. Наконец, угрюмые и усталые, они двинулись назад, к зеленому пикапу, припаркованному на обочине на склоне; мальчик сразу пошел к пассажирскому месту. Отец пробормотал, глядя ему в спину: «Ошибка, блин, вышла». Игель дотошно фиксировал каждую мелочь и, когда машина отъехала, прочел вслух цифры номерного знака, чтобы лучше запомнить. На обратном пути он шел, глубоко погрузившись в свои размышления, а мы со Смолахом тащились сзади.

Когда мы возвращались в лагерь, я не выдержал и спросил:

— Что это все значит? Зачем я тебе?

— Сколько ты с нами, Энидэй? Вытащи свой календарь и посмотри, какой сейчас год.

— Тысяча девятьсот шестьдесят шестой.

— Я примерно сто лет ждал, пока ты появишься, чтобы моя очередь сдвинулась. И вот она подошла. Я прошу тебя, делай то, что должен делать. Следи за мальчиком. Мы должны знать о нем все. Мама, папа, братья, сестры, где кто работает, учится, с кем встречается, что любит, чего не любит. Все. И докладывать мне любую мелочь о нем, которую ты узнаешь.

Когда мы вернулись в лагерь, Игель и Смолах завалились в общую кучу, под шкуры, и почти сразу же захрапели. А мне хотелось остаться одному, и я пополз в один из прокопанных Игелем коридоров, но тут же наткнулся на чьи-то ноги.

— Кто здесь? — спросил я и услышал в ответ только какое-то приглушенное пыхтение. Я спросил еще раз.

— Энидэй, вали отсюда.

Это был голос Беки.

— Сам вали, придурок. Я промок насквозь.

— Иди откуда пришел. Тут занято!

Я попытался договориться с ним:

— Пусти. Я проползу подальше…

Вскрикнула девчонка, потом и сам Бека:

— Черт, она укусила меня за палец!

— Кто там с тобой?

В темноте я узнал голос Крапинки:

— Идем, Энидэй. Я с тобой.

— Поганцы, — выругался Бека.

Я протянул наугад руку в темноту, и Крапинка за нее ухватилась. Мы выбрались на поверхность. Там лил обжигающий дождь, волосы у Крапинки прилипли к голове, покрывшись тонким слоем льда. Она была будто в шлеме, с ресниц срывались капли и текли по щекам. Мы стояли молча, не в состоянии сказать ни слова. Казалось, она то ли хочет что-то объяснить, то ли попросить прощения, но губы ее дрожали, зубы клацали. Она схватила меня за руку и потащила за собой к другой норе. Мы забрались внутрь и сели на корточки почти у входа, было сыро, но все же не так холодно. Молчание меня тяготило, и я стал рассказывать о людях, за которыми мы следили весь день по приказу Игеля. Крапинка слушала, потом посоветовала:

— Отожми волосы, быстрее высохнут.

— Что он имел в виду, когда сказал, что мы нашли нужного ребенка? — этот вопрос ужасно занимал меня.

— Перестань, Энидэй, что ты как маленький. Поговорим завтра, — Крапинка свернулась в клубочек и, как ни в чем не бывало, заползла мне под мышку.

— Почему он сказал, что ждал его после моего появления?

— Потому что теперь его очередь. Этот ребенок его замена. Мы украдем мальчишку, а Игель вернется к людям вместо него.

Она стянула с себя мокрую куртку. Белый свитер было видно даже в темноте, и ее присутствие рядом стало заметнее.

— Не понимаю, почему ему пора уходить?

Она рассмеялась над моей наивностью.

— Таков порядок. От старшего к младшему. Игель у нас принимает решения, потому что старший, и значит, теперь его очередь.

— Сколько ему лет?

Она прикинула в уме.

— Не знаю. Лет сто, наверное.

— Ты шутишь? — эта цифра не укладывалась у меня в голове. — А остальные? Вот тебе, например, сколько лет?

— Не знаю. Давай спать. Утром посчитаем. А теперь иди ко мне, согреемся.

Утром Крапинка рассказала мне историю волшебного народа, и я все записал в свою тетрадку, но тетрадка эта, как многие другие, к сожалению, не сохранились. Так что теперь я пишу по памяти, а у хобгоблинов, как известно, память короткая.

Факт, что со временем одни будут уходить, а вместо них появятся другие, опечалил меня. Мне почему-то казалось, что мы так и будем жить все вместе до скончания веков. А теперь я стал прикидывать: Игель уйдет первым, это хорошо, он мне никогда не нравился. Потом Бека, Бломма и Киви. За ними — близнецы Раньо и Дзандзаро, которых у крал и в самом конце девятнадцатого века. Луковку утащили в юбилейный 1900 год, Смолаха и Лусхога выкрали у ирландских эмигрантов в первом десятилетии двадцатого века, Родители Чевизори, французские канадцы, умерли во время эпидемии гриппа в 1918 году. Крапинке было всего пять лет, когда ее украли хобгоблины во второй год Великой депрессии.

— Лусхог назвал меня Крапинкой, потому что я обкакалась от страха, когда они меня украли. Все мое платье было в пятнах.

Мы пролежали в выбранной нами норе несколько дней, выползая из нее лишь затем чтобы набрать еды из хранилища.

— И что же нам теперь делать?

— Помогать Игелю.

На здании горели красные буквы «Оскар-бар», зеленый пикап охотника стоял рядом. Бека и Луковка выследили его, дождались, когда он поехал домой, и забрались в кузов. Дом охотника стоял в лесу, далеко за городом, Луковка едва сдержала смех, когда увидела на почтовом ящике фамилию домовладельца — Лав [41] . Как только они принесли в лагерь весть о том, что обнаружили, где живут охотник и его сын, Игель сразу же начал разрабатывать стратегию похищения. Он разбил всех на группы, которые должны были посменно, двадцать четыре часа в сутки наблюдать за мальчиком, и каждому дал подробные инструкции, как и что делать.