Вергилий молча опустился в кресло, а Дин, собираясь с мыслями, занялся вином.

— Скажите, господин Поэт, — наконец заговорил он, протягивая Вергилию бокал, — вы всё ещё общаетесь с обитающими в Раю?

— Бывает, — спокойно ответил тот. — Искусству все миры покорны.

— И это прекрасно. — Дин отошёл к окну и, глядя на термы, продолжил. — У меня к вам конфиденциальная просьба, господин Проводник, — он нарочно употребил менее известное прозвище галлийца. — Узнайте для меня судьбу одного молодого ангела из лунной сферы. В частном порядке.

— Судьбу ангела? — Вергилий не скрывал удивления.

Дин со значением промолчал, и спустя короткую паузу поэт сказал:

— Хорошо. Как зовут эту девушку? Или юношу?

— Девушку, — Дин повернулся к собеседнику. — Её зовут Эйприл.

— Хм, — нахмурился Вергилий. — Не встречал такую. Впрочем, не волнуйтесь — я знаю кое-кого, кто, в свою очередь, знает всех.

На редкость самоуверенно со стороны этого «кое-кого». Хотя, если это не бахвальство, Дин только обрадуется.

— Сколько вам понадобится времени?

Вот тут поэт задумался всерьёз.

— Навестите Лимб в следующее полнолуние — к тому времени я уже точно буду всё знать.

— Хорошо, — как бы нелепо это ни было, Дин почувствовал облегчение. — Благодарю вас, господин Проводник. Я в долгу не останусь.

— Не стоит благодарности, — отмахнулся Вергилий. — Это я в долгу перед вами и буду рад хоть немного его вернуть. Тем более я не думаю, что вы хотите навредить девушке.

Дин тоже хотел верить, что его любопытство не принесёт проблем. И ещё очень не хотел обсуждать этот момент, потому зацепился за первую часть ответа собеседника.

— Вы в долгу? Неужели из-за того, что я когда-то уговорил ваших душеприказчиков нарушить клятву? Бросьте, это такой пустяк!

— Возможно, — Вергилий всё-таки пригубил вино. — Тем не менее на Земле знают «Энеиду» исключительно благодаря ему.

Дин снова отвернулся к окну. Интересно, как бы Эйприл решила дилемму «бессмертное произведение искусства против двух попавших в Ад душ»?

«Непременно спрошу у неё, когда увижу».

О собственном предостережении об опасности встреч ему почему-то даже не вспомнилось.

Время тянулось невыносимо медленно. Земные дни Дин проводил в поместье, ночи — на Семи Ветрах. Впрочем, последнее ему душ в легионах не прибавляло. Сколько Дин ни изучал цветы греха, ничего толкового найти не мог. «Праздники, — объяснял он сам себе. — Рождество, Новый год, вот смертные и ленятся грешить». В этом было зерно истины — так же как и зерно самообмана, на которое он упорно закрывал глаза.

Единственная ночь, когда Дин изменил своей вахте, случилась в канун Йоля. Йольский бал считался мероприятием необязательным, так что получив приглашение, Дин сразу же написал полный извинений отказ. Танцевать и вести светские беседы он не любил, а чувствовать себя добычей охотниц за женихом больше не хотелось. Однако болтаться в это время на Земле было бы моветоном, и Дин остался в замке — с книгами, чёрным вином, креслом у пылающего камина и зелёным камешком, который после визита в Лимб почти перестал выпускать из рук. И вот тем вечером, крутя жадеит в пальцах, он вдруг решил вспомнить райское прошлое.

Вав, гимет, алеф, реш — чем дальше, тем чётче вспоминался узор плетения. Хет, йод, нун — сглаживались углы, заполировывались неровности, менялась форма. И вот вместо прежнего несимметричного осколка Дин уже держал прозрачный прямоугольный камень со скошенными уголками. Как и задумывалось, огранка «изумруд» идеально подчеркнула чистый цвет жадеита, и теперь на его верхнюю площадку прямо-таки напрашивался сигил. Дин недолго поломал голову, какой именно, и отмахнулся — на серьёзные поиски у него не было настроения, а делать гравировку ради гравировки не хотелось. Поэтому он стёр остатки плетения и практически весь остаток вечера посвятил бездумному созерцанию танцующих в камне зелёных искр.

***

Новогодняя ночь выдалась пасмурной и ветреной. Стада низких туч испуганными бизонами мчались на запад, едва не цепляясь за острие утёса Семи Ветров. Грозили снегопадом или даже метелью, но город внизу не обращал на них внимания. Город праздновал — хлопушками и петардами, фейерверками и гуляющими толпами. Дин во всех смыслах смотрел на них свысока: так радостно и беззаботно отмечать смертельный для себя бег времени могли только люди.

— Привет.

Если бы Дин буквально за секунду до этого не почувствовал её приближение, Эйприл удалось бы отыграться за их первую встречу.

— Привет.

За два прошедших месяца единственной переменой в девчонке стала накинутая поверх платья белая шубка, отчего Дин тайком выдохнул. Зря дёргался — и хорошо, что зря.

— Ты просил разузнать обо мне? — взгляд у Эйприл был непривычно пытливым. — Почему?

Дин скрипнул зубами и недовольно заметил:

— Не знал, что господин Проводник настолько несдержан на язык.

— Не сердись на него, — попросила ангел. — Мы разговорились, и он случайно сболтнул, что не понимает, отчего мной заинтересовались в Аду. А дальше я уже сама додумала.