Крики, ругань и стоны смешались в одну какофонию, грозя свести меня с ума.

– Да что это такое! – закричал я.

Но вместо крика из моего горла вырвался хриплый сиплый звук, меньше всего походивший на мой собственный голос.

Пытаюсь сдвинуться с места, но ноги становятся ватным и непослушными, я не могу сделать даже один маленький шажок! Все мои попытки ни к чему не приводят, разве что все мышцы в ногах страшно гудят. Занявшись собой, я пропустил момент, когда низкорослые воины пошли в лобовую атаку на обороняющихся. Единственное, что я увидел, это знамя, которое подпирал умирающий высокий витязь с тремя стрелами в груди.

Но в момент, когда силы пеших воинов, с упорством обреченных защищавших знамя, уже почти лежащее на земле, подошли к концу, над полем пронеслась новая мелодия – грозная, будоражащая кровь в жилах. А после я увидел конных воинов, врывающихся в ряды уставших и вымотанных воинов на низкорослых лошадях.

Удар, треск, снова удар – и тишина, только спины противника, удаляющегося в панике бегства. Появление свежих сил переломило исход сражения, как маленький камушек перевешивает чашу весов. Вот только на этих весах были десятки тысяч человеческих жизней…

Идея возникла из ниоткуда: не было ее, а потом раз – и появилась!

Конец марта 1709 года от Р. Х.

Воронеж. Резиденция Петра Алексеевича Романова

Утром меня разбудил громкий голос отца, кому-то что-то говорящий. Я хотел было встать и одеться, как дверь спальни распахнулась, и в нее вошел Петр, несущий в руках какой-то сверток в пару локтей.

– Горазд ты спать, Алексей, – усмехнулся отец, кладя сверток на стоящую рядом с моей кроватью невысокую тумбочку.

– Так когда же мне еще спать, батюшка, как не у тебя в палатах? Ведь когда я один, приходится постоянно проверять и перепроверять все дела и заботы, – смиренно ответил я, научившись на своих ошибках общению с Петром.

– Что правда, то правда, но я не за этим пришел. Возможно, ты будешь в Европе очень долго, и мне хотелось бы сделать тебе подарок на день рождения заранее.

– Но…

– Не перебивай меня! Но также я знаю, что заранее это нельзя делать, поэтому я, за заслуги перед Россией и мной лично, за веру и преданность царскому дому, дарую тебе сей клинок, изготовленный специально для тебя, под твою руку! – сказал отец, вставая с постели и беря в руки сверток.

Подождав, пока я наконец вылезу из постели, Петр откинул шелковую ткань, в которой лежали превосходные ножны с орнаментом в виде двуглавого орла с изумрудными глазами, держащего скипетр и державу. Не удержавшись, я вытащил клинок из ножен и невольно вскрикнул: синие ветвистые молнии и изумительная игра света просто не смогли оставить меня равнодушным!

«А говорили, что секрет булата потерян!» – восхищенно подумал я, гладя поверхность клинка, словно самую драгоценную вещь в мире.

– Я рад тому, что мой сын так сильно изменился! – с удовольствием сказал Петр, повторяя эту фразу чуть ли не сотый раз за все время нашего общения.

– ?

– Да-да, Алешка, именно так. Ведь каким ты был? А кто ты сейчас? И ты смог оценить оружие мастера, которое достоин носить только тот, в ком течет царская кровь! Запомни этот день, сын, теперь у тебя есть своя шпага. Дай ей имя.

– Но, отец, разве оружию…

– Ты не слышал меня? – перебил меня царь. – Исполняй!

Я постоял пару минут, перебирая имена и названия, но ничего не мог придумать: сначала кажущееся вполне нормальным имя через пару секунд переставало быть таким уж привлекательным.

– Ну же!

– Я назову ее Veritas!

– Что ж, достойно. Теперь я могу с чистой совестью отправляться в Новгород. И помни: в начале мая ты должен быть в Азове.

– Конечно, отец, я буду там в срок.

Петр ушел так же быстро, как и пришел. Я же находился в некой прострации – не столько от вида превосходного оружия, сколько от гудящего шума в голове. Вчера неплохо посидели, особенно после того как к нам присоединились князь Меншиков с князем Голицыным.

Помню баню, помню пиво холодное, парную помню, вот только после нее не помню уже ничего. Что ж, придется отходить проверенными народными средствами.

Только я подумал о них, родимых, как увидел перед кроватью, на маленьком столе, одно из них – рассол. Видимо, камердинер отца, Тихон Прокопыч, отлично разбирался в том, что требовалось молодому организму царевича.

Отдавшись процессу «лечения», я чуть было не пропустил выезд отца из резиденции. Распахнув окно, почувствовал, как под ночную рубашку проползла утренняя свежесть, и частичка бодрости отозвалась угрюмым сопением. Видимо, я вчера действительно хорошо погулял.

Со двора резиденции раздались команды о подготовке к выезду. Отец собирался посетить пристань, на которой впервые в истории России началось строительство военного корабля. Для меня же сие мероприятие было не столь интересно, хотя я вынужден признать, что без флота империи просто не быть.