— Привет, — в палату заглядывает Марк. Он не в форме врача, лишь сверху наброшен белый халат.

— Привет, — чуть растеряно отвечаю я, так как Алинин сосед был с утра. Сегодня ночью у него дежурство. — Тебя вызвали раньше? Что-то случилось?

— Нет, за тобой приехали. Вы здесь начинайте собираться, а я оформлю документы.

Поднимаю голову, ожидая увидеть подругу. Неужели ей дали раньше отпуск? Но, выпустив Марка из тесной палаты, в неё входит Кирилл. На нём дорогие строгие брюки и белая рубашка с коротким рукавом, но под галстук. Я понимаю, что он не стал переодеваться после работы в банке. Был ли он вообще дома или сразу поехал в аэропорт?

— Солнышко, — Кирилл садится рядом со мной и пытается обнять за плечи. Я также медленно отодвигаюсь. Мужчина хмурится. — Больно, маленькая? Я так хочу тебя обнять. Как к тебе прикоснуться?

Я краснею.

— Не больно. Но ты такой чистенький. А у меня голова грязная и пахну я плохо. И одежда не свежая. Зачем ты приехал, Кирилл? Если из-за того, что за рулём была Анжелика, то я на тебя не обижаюсь. Ты не виноват, что так получилось.

— Софи, — он вновь обнимает меня за плечи и притягивает к себе. Касается ладонью моих немытых волос и прижимает голову к своему плечу. — Ну о чём ты думаешь, солнышко? Сейчас приедем домой и тебя искупаем. Я бы приехал сразу, если бы знал. Почему же ты мне ничего не рассказываешь? Я для тебя всегда онлайн, солнышко. Сколько уже раз я об этом говорил.

— Я помню, Кирилл. Но это совсем другое…

— Давай собираться. У нас ещё будет достаточно времени поговорить.

Я киваю головой, но не могу найти в себе сил отстраниться от него. Он приехал! Бросил всё и приехал! Не прислал курьера с цветами или фруктовым набором, не сослался на дела. Он просто сел на самолёт и прилетел. Ко мне. Из Москвы. Я поднимаю голову и наши губы встречаются. В этом поцелуе нет страсти, лишь глубокая нежность. Он со мной. Всё ещё со мной.

— Все живы? — со стандартным вопросом в палату заходит кухонная раздатчица. Обед принесли в два, а уже половина четвёртого. Несколько минут женщина оценивающе оглядывает Воронцова, гадая, кто он, так как посетителей не пускают. Решив, что это кто-то из приближённых к заведующему отделения, сотрудница оставляет комментарии к нашим персонам при себе и начинает кормить третью безымянную соседку. Но сегодня даже жидкий гороховый суп вытекает у несчастной изо рта. Санитарка злиться, тихонько материться и трёт жёстким полотенцем рот безымянной пациентки.

— Арефьева, вы поели? — решает сорваться на мне, забыв о присутствии Кирилла.

Супом меня покормила Татьяна Николаевна. Второе блюдо под названием «плов», состоящее из разваренного риса и кусков жирного сала вместе с кожей, съела Александра. Если Татьяне Николаевне через день дочки умницы передавали магазинные котлеты, то фрукты для леди Александры уже закончились. Все причастные отметились и благополучно забыли.

— А молодой человек посуду отнести не мог? — не умолкает санитарка. — У нас здесь не санаторий, а больница. Государственная, между прочим. За копейки работаем.

— Вот, возьмите, — ошарашенный Воронцов достаёт из кошелька крупную купюру, и кухонная работница, ловко засунув её в собственный карман, удаляется, гремя пустой посудой.

— Кирилл, давай скорей уйдём, — прошусь я. — На вешалке висит пакет, там моя одежда.

Мужчина снимает пакет, поворачивается и неожиданно наклоняется над неподвижной соседкой.

— Простите, я вас не слышу, — произносит он.

— Кирилл, она не разговаривает, — говорю я.

— Что-то шепчет, — качает головой он. — Может, ей врача позвать?

— Нам бы кто позвал, — кривит губы леди Александра. — Я, конечно, извиняюсь, но вы, случайно не из медиков?

— Нет. И рядом не стоял, — признаётся мужчина и выворачивает содержимое пакета на кровать. — Давай, солнышко, собираться.

— Сначала трусики, — шепчу я.

— А почему ты ходишь без трусиков? — удивляется он.

— А как мне в туалет ходить? Кто мне их снимать будет? Чуть локтем рубашку приподняла, прижала и можно на унитаз сесть, — пытаюсь объяснить.

Кирилл натягивает мне трусики, после чего джинсы. Снимает халатик, рубашку и застёгивает лифчик.

— Поправь, — прошу я.

Он тянется к защёлке.

— Грудь мне поправь, — ещё тише повторяю я, чувствуя, что краснею. — Она неудобно легла.

Мужчина приподнимает грудь и поправляет её в чашке лифчика. Затем вторую. Сверху надеваем маечку. Воронцов быстро забрасывает в освободившейся пакет мои нехитрые пожитки. Сок, воду и сладости я оставляю соседкам. Кирилл предлагает всё это выбросить, но я вовремя наступаю ему на ногу.

— Поищу Марка, — решает мужчина и выходит из палаты.

Я остаюсь его ждать, стоя возле кровати так и оставшейся для меня безымянной женщины. Случайно бросаю взгляд на её неподвижное лицо и вижу, что прямо на меня смотрят ярко-зелёные, совсем не выцветшие от возраста изумрудные глаза. Мои собственные глаза. Невольно наклоняюсь, потому что мне кажется, что губы женщины двигаются.

— Вы что-то хотите сказать?

— Любила его. Очень, — голос совсем слаб, но слова хорошо различимы. — Но не стала меняться, подстраиваться, покоряться. Держалась за свою жизнь. Больше не хочу. Его нет и меня тоже. И счастья нам не было. Прожила пустоцветом. Забери. Всё, что ещё осталось, забери. Драгоценный мёд хранится веками, а ты не храни. Пусть он станет теплом, которым можно поделиться. Согрей его и согреешься сама.