Шрифт:
– Расскажут и будут помнить дети повзрослевших детей. – Заострив взгляд на облаках, проговорил второй. – Главное, чтобы было о ком рассказывать.
– В таком случае Человек должен стать примером.
– Примером? – Выпрямив спину, отозвался второй, – на кого детям смотреть как не на взрослых, а те в свою очередь, увы, порой не самые лучшие герои.
– Десятое облако. …Десять уже пролетело мимо нас. Будет дождь. Сегодня сильный ветер.
– Мальчик умрёт.
– Я знаю. Поэтому он сирота?
Второй задумчиво посмотрел себе под ноги.
– Они усыновят его.
– Облака.
– Что?
– Посмотри, облака. Они совсем белые, видимо Боги смеются, пока мы здесь восседаем на крышах.
– На небесах всегда праздник.
– Но сегодня будет дождь.
– Нам пора.
Они поднялись и, расправив огромные крылья, взмыли в облака. Больше их никто не видел.
– Ого! Круто! – От увиденного зрелища я расщедрился на возгласы. – Что это было?!
Малахий удовлетворённо потёр ладони.
– Моё воспоминание.
– Значит, и я так могу?
– Нет, не можешь. – Огрызнулся он. – У тебя ещё нос не дорос. Не обижайся. – Последнее слово было сдобрено ангельской улыбкой. – Видишь ли, – продолжил разглагольствовать Малахий, – в мире душ всё иначе. Здесь можно передавать друг другу воспоминания, а так же часть энергии, обмениваться мыслями, – он осёкся. – Это не как с дельцами…
– Да куда уж мне, – вспылил я, – с моим-то опытом и тем более я кота задавил!
Малахий раздосадовано смерил меня взглядом.
– Куда крылья дел? – Прямо спросил я. – Мешать стали или пропил?
Мой собеседник изменился в лице – резко осунулся и побледнел. Тем временем как порядочный человек, я почувствовал угрызение совести и даже устыдился своих бестактных вопросов.
– Иногда от жизни хочется чего-то большего, – не сводя с меня глаз начал он, – и тогда я влюбился и полюбил. Мы воплотились на Земле, выбрали подходящие тела и даже родились в один день с разницей в два часа. Мне хотелось быть старше, – Малахий усмехнулся и отвернулся от меня.
Стоя ко мне спиной он тихо спросил:
– Ты когда-нибудь хоть раз кого-то любил?
Я развёл руками:
– Боль от неё стара и вездесуща как пыль. Она определяет мимику, твой взгляд, жизнь. И селится острой иголкой где-то в области сердца. Периодически, как и всякая другая боль напоминает о себе и чаще всего под вечер, когда сгущаются сумерки, когда рядом никто о тебе не хлопочет, не обнимет. Не вообразит себя половиной и тебя половиной. Когда ты наедине с тишиной сам по себе, один. Ничей.
– Выходит, что от твоей любви осталась только боль? – Он медленно повернулся и посмотрел мне прямо в глаза.
– Пустота, – поправил я и, столкнувшись с ним взглядом, невольно отшатнулся.
– У меня был старший брат. – Презренно смотря, сказал он. – Родной. Ключевое слово «был» потому что на днях помер и надо сказать как свинья под забором. Грешил, как дышал. В общем, форум местным чертям такой задал, что в эти края прибыл без приглашения. Короче говоря, никто его здесь не ждал, дабы в конец не совратить чертенят, но душа брата устыдилась и стала неупокоенной.
Он прервался и тяжело вздохнул:
– Знаешь, крылья ангела дорого стоят.
– Нашёл? – С неким подозрением выслушал я его.
Он подмигнул мне и весь засветился как звезда на рождественской ёлке.
– Ты меня бесишь, – вдруг слетело с моего языка, – стоишь тут весь из себя счастливый, аж треснуть хочется. И где он?
– Кто? – Малахий растеряно захлопал ресницами, словно вместе с крыльями ему и память отшибло.
– Брат твой! – Меня почему-то выводила из себя его история.
– Мэдарт, – он досадливо потер подбородок. – Это ты.
У меня челюсть отвисла, а глаза полезли на лоб.
– Сколько себя помню, всегда был таким. На Земле мне дали совсем другое тело, которое ты имел возможность видеть и ненавидеть.
– Теперь понятно, почему так бесишь!
Малахий беспокойно переступил с ноги на ногу:
– Где твой билет?
Я закатил глаза и принялся шарить по карманам.
– Держу пари, что ты пил из тех бутылок и пропил крылья! Ах, бедненький и несчастный братец, как же ты скатился в тартарары?