И здесь снова, как во многих других местах, не могут никак ужиться новый быт с тенями и призраками прошлого. Лунный свет чертит квадраты на стенах, проявляя то изящный орнамент, то капитель пилястры, то группу нежно прильнувших Амура и Психеи; все это кажется таким фантастическим с санаторной койки, в трепещущем серебристом луче. В незавешанные окна видны колонны, и в затуманенном сознании причудливо сплетаются Палладио, Помпея, Пиранези, русские усадебные липы, портреты XVIII века, тени, хороводы, охотничьи собаки — многообразные впечатления дня, показавшегося таким долгим и наполненным...

Монография о творчестве Львова написана цепью строений его в Новоторжском уезде, но все ли подобраны развеянные временем листки — кто знает?

На пути от Рыбинска к Угличу — город Мышкин. Самое название его — такой же пережиток, такой же анахронизм, как и иные, некогда славные, но уже давно забытые боярские фамилии. Так и кажется, что в городе Мышкине должны доживать свой век какие-нибудь захудалые Мышецкие князья, вроде тех, что в повестях Пильняка [60] , рисуется и воображаемый герб городка — мышь на золотом поле.

Первое, что видно — это двухэтажное каменное здание, окруженное каменной же стеной. Острог. И только дальше — геометрически распланированные улицы, поросшие травой, вытоптанные посередине скотом, улицы с одноэтажными деревянными домиками. Избы с крылечками, окна со ставнями, на подоконниках герань, кактусы и подвешенная в горшках “еврейская борода”.

Как всегда, в центре городка собор — каменный, классический, с колоннами, с высокой подле него колокольней. Строило собор, конечно, мышкинское купечество. В соседстве с ним как раз базарная площадь. Ее украшает несколько каменных купеческих, возможно, когда-то дворянских домов с колоннами. Дома двухэтажные, с мезонинами, все в том же, столь распространенном когда-то классическом стиле. Они несколько перегружены лепниной — розетками, густыми орнаментальными фризами, “сухариками”. В этом стремлении к украшенности заключается какое-то милое и наивное провинциальное своеобразие. В высокие окна бельэтажей видны еще сохранившиеся здесь росписи и плафоны, где-то тоже чуть-чуть перегруженными кажутся ампирные узоры.

Особенно хорош, особенно типичен дом с колоннами, выходящий задним фасадом своим в большой заглохший сад, спускающийся по откосу к Волге. Только в отдаленной, глухой провинции можно найти такие курьезные формы, как балкон-"голубятня", украшающий эту внутреннюю, интимную сторону дома. Здесь арка покоится на сдвоенных колонках-столбиках, напоминая наличники парадных окон в “ампирных” избах. Своеобразие этому балкону придает его расположение на узком, перпендикулярном стене выступе, постепенно расширяющемся вверху, чтобы дать место арке и колонкам. Верно, с балкона этого, гибридного отзвука одного из любимых мотивов казаковского строительства, открывается прекрасный вид поверх деревьев на реку и заволжные луга...

Пережитки старины заметны кое-где и на других улицах. Ампир как архитектурный стиль, внедрившись в русскую архитектуру, в частности деревянную, настолько логически с ней сросся, что в иных случаях продолжает жить чуть ли не по настоящее время. Таково, например, полуциркульное окно в треугольном фронтоне двускатной кровли. В Мышкине на одном из домов середины XIX столетия окно украшено радиально расходящимися дощечками-лучами и напоминает пополам разрезанный подсолнух или ромашку. И от этого форма его становится сразу понятной и знакомой, кажется исконной и подлинно русской.

В Мышкине паром и переправа через реку. О бревна плота плещется серо-серебристая волжская вода... На противоположном берегу большак — все больше лесом проложена разъезженная дорога — сообщение с Угличем, по-старинному гужевое в большую часть года...

Города средней полосы России тянутся или к Москве, или к Петербургу; от этого зависит живописная или архитектурная их планировка, преобладающий древнерусский или классический стиль в общем строительном облике. К Петербургу стремятся Тверь, Рыбинск, Ржев — к Москве Ярославль, Калязин, Ростов. Смешанный тип у Старицы и Торжка... Противоположные тенденции эти ярко характеризуют Мышкин и Углич.

В Угличе чувствуется веками развивавшийся и складывавшийся организм города. Постепенно врастали друг в друга удельное княжеское гнездо и монастыри, купеческие и дворянские усадьбы, скрепленные между собой разбросанными мещанскими слободками, все заглушающими и живучими, как сорные травы. Шатры и маковки старинных церквей, вычурные колокольни запоздалого елисаветинского барокко, колонны и львы на воротах дворянских особняков и усадеб, аркады рядов с лавками, наполненными целым бакалейным миром, скобяным и колониальным товаром, древний терем, живописные звонницы “ростовского” типа, широко раскинувшиеся посреди садов и оград дома углицкого купечества, обывательские деревянные домики, несущие на себе черты удивительно живучего классицизма, каменный царев кабак, луговины и овражки, перерезающие улицы, конечно, поросшие травой, — из всех этих, казалось бы, разнородных элементов создается необыкновенно органическая картина старого провинциального города, не только довоенного, но даже какого-то дореформенного.

Точно уцелевшая декорация старомодной постановки — город Углич. Это город-музей, город архитектурных, бытовых и социальных анахронизмов. Недаром родилось именно здесь “Красное дерево” Пильняка, в этом точно позабытом революцией городке, где еще в 1929 году из всех церквей устраивался крестный ход, где в усадьбах еще уцелели помещики, в монастырях — монахи, а в купеческих домах еще и сейчас можно услышать не только гитару, но даже гусли, — городке, где в обиходе жителей сохранилась гарднеровская, поповская и софроновская посуда начала прошлого столетия, где до сих пор шьют монашенки бисером иконные оклады, взамен серебряных, что содраны были недавно в годы оскудения и разрухи со старинных икон.