Первое, что поражает в Райке, это общая продуманность планировки, основанная на тщательном изучении архитектуры Палладио, чьи сочинения Львов изучил в подробности и даже перевел на русский язык.

Арка триумфальных ворот, как в раме, охватывает дом, помещенный напротив, с противоположной стороны громадного овального двора. От ворот в обе стороны расходятся, закругляясь, ряды тосканских колонн, увенчанных балюстрадой над архитравом. Назначение этих плоских ординарных колоннад чисто декоративное, иллюзорное, в соответствии с такими же, но уже двойными галереями напротив, примыкающими к дому, и ближайшими к нему павильонами. Каждая из колоннад с обеих сторон — от ворот и от дома — приводит к октогональному флигелю, попарно соединенными в свою очередь между собой длинными зданиями оранжереи, с одной стороны, и конюшни — с другой, замаскированными по фасаду все теми же рядами тосканских колонн. Четыре флигеля имели разнообразное практическое применение. В них были — экипажный сарай, театр, помещение для дворовых и т.п. Таким образом, в один архитектурный организм соединены были дворец и хозяйственные службы, органически слитые воедино, как это нередко практиковалось Палладио в его знаменитых виллах в окрестностях Виченцы.

Громадный овал двора превратился в луг. С него парадная лестница, в вышину цоколя, приводит к четырехколонному портику, украшающему фасад дома о девяти колонных осях. Колонны охватывают два этажа и заканчиваются треугольным фронтоном, врезающимся в одно из четырех полуциркульных окон светового барабана, венчающего всю постройку и несущего купол с шаром. Немного иначе обработан садовый фасад: здесь посередине врезается в дом лоджия и колонны, на этот раз с коринфскими капителями, расположены в два ряда — наружные образуют портик, а внутренние продолжают линию стены; лестничные сходы ориентированы здесь не прямо в сад, а на две стороны, по бокам. Луг с газоном и широкая просека ведут отсюда в парк. В общих чертах архитектура дома совпадает с усадебными постройками Львова в Никольском, Званке, Кирианове и, несомненно, восходит к Английскому дворцу в Петергофе, построенному Кваренги, одной из наиболее строгих палладианских построек в России. С указанными постройками совпадают не только композиция масс, но и многие детали. Каждое из средних окон на фасаде по сторонам портика отмечено особым фронтончиком, внося слегка акцентированное разнообразие в строгую и скромную декорацию стены. Любопытны в смысле определения “архитектурного почерка" Львова флигеля-павильоны: каждый из них на кубическом основании, открывающемся аркой на двор, несет октогональный ярус, перекрытый куполом и увенчанный круглым шаром. Такой тип постройки встречается в ранних церковных сооружениях мастера в Могилевском соборе, соборе Борисоглебского монастыря в Торжке и Арпачёвском храме.

Широкая просека по главной оси приводит к реке. Отсюда в оформлении лип снова вид на дом, ярко освещенный солнцем, — скрадывается пространство луга, и архитектура воспринимается как умело скомпонованный на картине пейзаж. Справа, неподалеку от дворца, стоит на искусственном пригорке легкая и изящная беседка-ротонда о восьми тосканских колоннах, несущих купол, увенчанный шаром. В полу беседки, выложенном каменными плитами, круглый, теперь заложенный прорыв — раньше служил он для освещения находящегося внизу, в пригорке, грота, вход в который, как всегда, под аркой из дикого камня. За несколько шагов выведен другой “подземный” ход в грот. Верно, так же как в Никольском, беседка-пещера была двухэтажной и служила одновременно и прохладным убежищем в жару, и погребом для хозяйственных нужд.

Умелые, продуманные пейзажные расчеты видны в этой части парка и поныне; с одной стороны, рисуясь ажуром колонн на фоне голубого неба, кажется беседка-ротонда радостным и изящным храмом-игрушкой; с другой стороны, венчая вход из дикого камня, обрамленный елями, кажется он “мрачно-романтичным”, согласно вкусам конца XVIII столетия.

Другая колонная беседка находится ниже, около реки. Здесь шесть широко расставленных ионических колонн держат купол, снова увенчанный белокаменным шаром, как на всех постройках в Райке и довольно часто вообще у Н.А. Львова. Когда-то стояла в этом храмике фигура наяды — обезображенный остов ее до сих пор лежит неподалеку в траве. Мысль об этом круглом прозрачном колонном сооружении, где счастливо сочетаются заветы Палладио с античными надгробными монументами, по-видимому, занимала Львова. На полях принадлежащего ему тома сочинения Гиршфельда о садах и парках набросал он цветными карандашами подобную беседку... Кто-то содрал с купола железную крышу, вода неуклонно точит камни свода, опадает внутрь купола штукатурка, умело расписанная кессонами... Верно, недолго суждено стоять этому храмику-беседке...

Наиболее курьезный парковый павильон в противоположном крае парка. Верно, служил он некогда вольером, "затеей", кажущейся теперь праздной и ненужной, но в свое время ласкавшей глаз и обогащавшей слух.* (* Люди рококо не знали живых птиц. Пестрые попугаи, павлины и райские птицы из разноцветного штука, резные из дерева или живописные, стенные, с завитками орнамента отвечали их вкусам. В конце столетия научились любить природу. Об оперениях птиц писал Б. де Сент-Пьер в своих “Этюдах о природе”. Общество научилось любоваться живыми птицами — для них во дворцах и парках отводились особые помещения. Так возникли комната-вольер во дворце Архангельского у Юсуповых, павильоны-птичники в садах Павловска и Райка (примеч. автора).) В плане это равносторонний треугольник со срезанными углами. К каждой стороне треугольника пристроена полуротонда, точно пополам разрезанная колонная беседка. Вспоминается — такими именно полуротондами была украшена оранжерея в погибшем Очкине, имении Судиенко, крупного черниговского помещика, бывшего другом Львова и сослуживцем его по почтовому ведомству. Ряды круглящихся колонн создают богатую игру света и тени, ярко прорабатываются ниши и круглые впадины над ними на скошенных углах здания, выкрашенного, как полагается, в белый и нежно-палевый тон.

Облинявшие росписи цветами и травами, различно подобранными в каждой полуротонде, как будто указывали на среду, свойственную птицам, в них некогда жившим, — сохранились также и пазы от вставлявшихся рам с сетками.

Еще один павильон, наиболее пострадавший от времени, построен по принципу веерообразной фигуры, имея по граням своим три четырехколонных тосканских портика, несущих фронтоны. Кто-то хотел, верно, использовать строительные материалы и разрушил одну из колонн — но, должно быть, не нашлось в современной жизни применения фигурному старинному кирпичу.

Все перечисленные парковые сооружения близки к постройкам в Павловском парке. Несомненно, исходя из Палладио, испытал Львов влияние Ч.Камерона, восприняв его архитектурную грацию, характер его мягкого и изящного классицизма. От себя же внес архитектор то, что составляет иногда самое ценное в его дилетантском творчестве — выдумку. По-видимому, хозяин Райка предоставил художнику полную свободу действия... В английском парке сохранились и другие еще “затеи” — грот из дикого камня над рекой и монументальная дамба, отклоняющая течение реки, также сложенная из круглых валунов. Роскошно разрослись липы старого сада, время наложило своеобразную патину на весь "ландшафтный парк" — разрушаясь, поглощаются природой произведения искусства, — и, верно, поэтому стала действительно близкой к “натуре” все же всегда ощутимая искусственность английского сада.

Предание сообщает, что Екатерина II, во время одного из своих путешествий, посетила имение генерала Глебова. Два арапа с громадными зажженными золочеными канделябрами открывали торжественное шествие. Эти осветительные приборы будто бы остались в Райке на память о высочайшем посещении. Было ли так в действительности или нет — кто знает; но в главном здании дворца стояли еще до революции эти грандиозные декоративные канделябры.

Теперь в доме нет мебели — но тем обнаженнее, тем заметнее стали потолки и стены, фрески и лепнина, очаровательные по своему изяществу, полные тонкого вкуса, чувства меры и декоративного чутья.