– Ничего, ничего мой мальчик. Делай свою работу как должно. Мы правильно тебя воспитали, и ты всё хорошо делаешь и честно. – Она утёрла слезу. – Но вдруг боги смилостивятся надо мною, и твой виперов путь пересечётся с путём моей дочери, тогда я хотела бы знать об этом, только и всего.

– Хорошо, госпожа Трулли, я сделаю что смогу. Если будет на то воля богов, обещаю Вам…

И вот прошёл год. Роун уже давно переварил эти шокирующие подробности судьбы своей второй матери. Уже даже почти не вспоминал об этом, только когда навещал госпожу Трулли и всякий раз отрицательно мотал головой, в ответ на её вопросительный взгляд. И она больше ни разу не заговаривала об этом, может даже жалела о том, что поведала ему тайну своей семьи.

– Роун, ты слышишь меня? Как там Агаста? Ты витаешь в облаках мой дорогой, – она улыбнулась.

– Я видел её сегодня, госпожа. Я видел ЕЁ.

Наступила тишина. Она всматривалась в его лицо, выискивая признаки лукавства или неуверенности. Затем, поняв, что он не шутит, она судорожно вздохнула и закашлялась. Роун соскочил со стула, сделал шаг к столу и принялся лихорадочно разводить водой отвар от кашля. Наполнив лекарством пиалу, он снова приблизился к кровати. Приподняв её голову одной рукой, он дал ей напиться. Она судорожно глотала горькое зелье, затем отстранила его руку, глубоко вдохнула, кашля не последовало. Ларра закрыла глаза и хрипло прошептала:

– Ну говори же. Ты уверен, что это была она?

– Да, я твёрдо уверен.

– Почему?

– У неё одно лицо с Вами, те же черты, та же полуулыбка, волосы, манера поворота головы, даже брови точно такие же. Только может нос не такой немного, тоньше и такая ямочка в серединке. Ах да, и щербинка между передними зубами, небольшая, но заметная, у Вас такой нет. Ей пожалуй только Ваших ореховых глаз и не хватает.

Госпожа Трулли смотрела на него во все глаза, по её впалым щекам текли слёзы, она их не замечала.

– Что ещё ты можешь рассказать мне про неё, мой мальчик? – Хрипло спросила она.

– Ну, она здорова на вид. Крепкая, красивая, молодая девушка. Я принёс гроссовое молоко, а она на малой кухне чаёвничала с кухарками. Так глянула на меня, я аж остолбенел. Вот как я сейчас рядом с Вами, так же близко я её видел, нас только стол разделял. – Роун тараторил, почему-то испугавшись, что Ларра сейчас испустит дух у него на глазах. – Ах да, забыл, её зовут Таэш. Тэт Таэш, то есть.

– Таэш, – прошептала Ларра, словно пробуя слово на вкус, – Таэш, какое красивое имя они ей дали, правда Роун? Щербинка, – она улыбнулась сквозь слёзы, – у моей матери была заметная щербинка, и у бабушки тоже, а у меня вот нету. А выемка на кончике носа была у Трома, ты уже наверное его совсем не помнишь.

Она разрыдалась, одновременно смеясь. Роун в испуге снова уселся на стул, и начал гладить её по плечу. Она протянула к нему руки и с неожиданной силой, для такой хрупкой и больной женщины, прижала его к себе.

– Спасибо мой мальчик, спасибо. Благослови тебя боги, спасибо, спасибо… , – всё повторяла и повторяла она сквозь рыдания.

Солнце уже не золотило верхушки деревьев в утренней прохладе, а светило в полную силу, обещая невыносимое дневное марево. Таэш, не смотря на бессонную ночь, взбиралась по лестнице вприпрыжку. Одной рукой она придерживала юбку, во второй руке у неё был свёрнутый в трубочку блинчик с начинкой, девушка откусывала от него всякий раз, как добиралась до очередной лестничной площадки. Забравшись уже практически до третьего этажа, она замерла посреди лестницы и подняла голову. На верху, положив руку на голову каменной химеры, венчавшей древние перила, стояла светловолосая женщина. У неё было довольно таки тяжёлое, широкое лицо, крупный нос, тонковатые, недовольно сжатые губы. Платье хламида зелёного цвета, свободно ниспадало до самого пола, скрывая располневшую фигуру. Вверху на рукавах были сделаны кокетливые вырезы, обшитые зелёными кружевами, которые открывали усыпанные веснушками плечи. Лицо и шею так же обильно покрывали веснушки, что придавало её облику некоей романтичности, хотя жёсткий взгляд рубиновых глаз говорил об обратном.

– Доброе утро Филли, я опоздала?

– Ты и сама прекрасно знаешь, что опоздала, хватит дурачиться. Ты уже не маленькая девочка, так что будь добра соответствовать своему статусу. Нас ждут, идём!

Она резко повернулась, взметнув юбки, и чеканя шаг, как солдат на плацу, быстро двинулась по тёмной галерее. Таэш почти бежала за ней, не забывая однако откусывать от остатков блинчика в своей руке. Не поворачивая головы, Филамена едко заметила:

– Надеюсь, ты не собираешься входить в каминный зал, жуя. И не вздумай вытирать свои жирные лапы о подол платья у всех на глазах .

Только сейчас Таэш подумала, а действительно, куда она денет остатки растерзанной выпечки и что делать с лоснящимися от масла руками. Она стремительно затолкала остатки блина себе в рот, судорожно пережёвывая и помогая себе пальцами, до двери в зал остался десяток шагов.

– И не называй меня Филли, – прошипела Филамена, толкая резную створку большой двери.

Таэш дожевала, шумно сглотнула и вытерла губы рукавом, прячась за широкой спиной Филамены, пока была такая возможность.

Каминный зал, представлял из себя, большую продолговатую комнату без окон. Он находился в правом крыле храма, на самом верхнем этаже. Его венчал купол, в котором было одно небольшое витражное окно. Этого было недостаточно для такого большого помещения, поэтому когда здесь проходили совещания, слуги зажигали множество подвесных ламп. По полу зала, уложенному плитами из отполированного до блеска тёмного камня, тянулись не глубокие желобки, создавая причудливый рисунок. В дальнем конце помещения притулился большой камин, взрослый человек мог не нагибаясь войти в него. С практической точки зрения, он был бесполезен, труба, по диаметру, больше напоминала шахту, она вместе с дымом уносила всё тепло, так что его использовали, только как ещё один источник света. Ближе к камину стоял большой продолговатый стол, вокруг него суетились слуги, осуществляя последние приготовления. Тут и там, в зале, расположились немногочисленные компании, в полголоса что-то обсуждавшие.

У камина стояла одинокая хрупкая фигура в белом, Таэш направилась прямо к ней. Это была женщина, на вид, лет тридцати, только немногочисленные приближённые знали, что ей за сорок. По её спине каскадом струились светлые волосы, их мягкий медовый оттенок переливался в свете ламп. У Таэш что-то скребнуло на душе, так случалось всякий раз, когда она смотрела на неё. Она была красива, так красива, что это захватывало дух, даже сейчас, когда пора девичества этой женщины, давно миновала. Смотреть на неё было скорее больно, чем приятно, чёткое осознание того, что ты никогда не будешь так хороша, даже на одну десятую, наотмашь било по самолюбию.