– Давай не будем торопиться с выводами. Ты рисуешь мрачную картину. Для начала поговорим с девчонкой, когда она очнётся.

– Хорошо.

Кэйлаш кивнула и направилась к выходу, кинув на ходу:

– Апостолит помещён в тайник, в четвёртой секции.

Филамена криво усмехнулась ей в спину, поднимаясь с кресла.

Роун шагал насвистывая, по пустынной улице. Очередной день, когда ему пришлось соскочить ни свет, ни заря, чтобы прийти на ферму вовремя – сразу после дойки. Интересно, подумал он, во сколько же поднимаются с постелей работники фермы. Мысль, что кто-то встаёт раньше него, и вынужден тяжело трудиться в такой час, с одной стороны согревала его душу, а с другой, вызывала стыд. Ещё издали он услышал заунывное мычание. Чем ближе Роун подходил к большому участку городской фермы, тем сильнее ощущался смрад. Запах гроссовых ферм был не похож на ароматы других животноводческих уголков города, этот особый серный привкус, вперемешку с запахом горьких трав, бил все рекорды по узнаваемости. Когда то давно гроссы, как и все остальные животные, были дикими. Приручение этих чудовищ, заняло должно быть, не одну сотню лет. Дело заводчиков гроссов передавалось из поколения в поколение, образовалось несколько семейных кланов известных во всём Портусе, которые стали практически монополистами. До поступления на службу в храм, Роун никогда не видел гросса. Тогда, впервые войдя на территорию фермы, он попросил госпожу Груту, показать ему животных. Роун оторопел, впервые увидев хозяйку гроссовой фермы. Она походила скорее на дешёвого сезонного рабочего, чем на владелицу преуспевающего предприятия и столп общества. Дородная женщина, в грязном тряпье и в чём-то напоминающем кожаный доспех. Она гордо разулыбалась, услышав его робкую просьбу, и повела его по своим владениям.

– Вот, взгляни на наших красавцев, – выпятив грудь, пропела заводчица, открывая перед Роуном широкую воротину стойла.

Роун вошёл, его обдало влажным, тёплым воздухом, концентрированный смрад ударил в ноздри. Здесь царил полумрак, длинное помещение, поделённое на небольшие клетушки, по типу лошадиных стойл, оглашалось непрерывными стенаниями крупных животных. Проход между стойлами, прорезающий конюшню на две равные части, был гораздо шире, чем на обычных фермах. Перед каждым стойлом крепилась кормушка, оснащённая странным механизмом. Гроссы подняли невероятный гвалт, почуяв присутствие чужака, мычание и хриплый рёв, доносились из каждого уголка. Роун нерешительно сделал несколько шагов вперёд, неслышно ступая по сухим опилкам, и пригляделся к показавшемуся из стойла гроссу. Не большая, для такой туши, голова, вытянутой формы с очень массивной нижней челюстью. Узкие прорези ноздрей то открывались, то закрывались, будто моргали. Глаза располагались чуть ближе, чем у лошадей, миндалевидные, вытянутые, затянутые молочной плёнкой, их взгляд был неприятным, пугающим. Над глазами, по бокам, выпирали наросты, совсем маленькие у глаз, и увеличивающиеся к вершине головы. На макушке наросты срастались и образовывали что-то вроде двух параллельных гребней, напоминавших горные хребты, Роун понял, что это рога, как у коров, только необычной формы. Со стороны затылка, шеи как таковой не было, от места, где должны быть лопатки, к голове, тянулись жгуты мышц, образуя крупный мышечный массив. В двух-трёх ладонях от головы, бугристые мышцы переходили в большие кожистые наросты, они, как и морда, были покрыты грубой кожей, напоминающей шкуру рептилии. Боковые наросты были кем то подняты вертикально вверх, прижаты друг к другу и перетянуты ремнями. Ноги зверя оказались неожиданно тонкими и длинными, они заканчивались изящными острыми копытцами. На передних ногах мускулатуры было значительно больше, особенно в верхней части. Задние ноги были совсем тонкими, круп узкий, на его вершине виднелась ещё две параллельные цепи наростов, образующих гребень, который смыкался у хвоста. Со своего места Роун не мог разглядеть заднюю часть гросса и его хвост, хотя ему было очень любопытно.

Пока он разинув рот рассматривал гросса, госпожа Грута сняла со стены большой заляпанный колокольчик, и прошагала по середине прохода между стойлами, пронзительно звеня. Гомон и перестук копыт сразу начал ослабевать. Пройдя до конца помещения, она вернулась, не переставая трезвонить.

– Это сигнал к кормёжке, они успокаиваются, когда ожидают угощение. Ну что, как тебе мои ребята? – с широкой улыбкой спросила она.

– Они, такие странные, – Роун мучительно подыскивал слова, – такие необычные, словно не из этого мира. А что такое у них на спине, зачем ремни?

– Это крылья, ты что со звезды свалился?

– Крылья? – Роун задохнулся от удивления.

– Ну да, крылья. Гроссы крылатые животные.

Роун недоверчиво поглядел на неё:

– А зачем вы их перевязываете? Им не больно?

– Ну, а ты сам подумай! – Лекторским тоном знатока начала она. – Загон не большой, нормальные крылья у взрослого гросса, в два раза длиннее его самого, где их тут расправлять? Мы перетягиваем им крылья, примерно в месячном возрасте, по анатомическим сгибам, они их так и складывают. Так что им дискомфортно – наверняка, но больно – врятли. Если стянуть крылья гроссу в раннем возрасте, они перестают расти, не развиваются.

– То есть они не умеют летать?

– Нет конечно, и никогда не научатся, даже если распустить ремни.

– Ох, даже жалко как-то, – протянул Роун печально.

Госпожа Грута громко рассмеялась:

– Жалко ему! А когда новорожденного, оставшегося без матери, вскармливают гроссовым молоком, тебе не жалко? Когда после жестокой лихорадки, человека, на краю могилы, исхудавшего до скелета, ставят на ноги за неделю, тебе не жалко? Когда кишечная зараза выбивает из тебя дух за пару дней, а гроссово молоко избавляет от мучений и излечивает, тебе не жалко?

Роун смущённо потупился.

– Вот то-то же, – смеясь, и похлопывая его по спине, проговорила госпожа Грута, глядя в его сконфуженное лицо. – Всех жалко, и поросят, и коровок, и плумсов, и курочек, но когда ты их ешь, врятли жалеешь.

– А гроссов едят? – спросил Роун.

– Нет, их мясо не пригодно, им и отравиться можно знатно, до смерти. Да и на вкус оно неприятное, горькое, с серным привкусом. Вот их рога, другое дело, они высоко ценятся. Из рогов можно много всего делать, украшения, отделку для мебели, статуэтки, некоторые детали для механизмов. Хороший материал, столетиями не портится и не теряет своих качеств. Волос с хвоста тоже ценен, один волосок может выдержать вес до пяти стоунов.

– Правда? – ошарашенно переспросил Роун.

– Правда, – смеясь ответила госпожа Грута. – А вот их костяк почти никуда не годен, тонкий, лёгкий, пористый и хрупкий. Разламывается в множество острых осколков. Так что мы избавляемся от него, а то собаки гибнут, пытаясь сожрать косточку. Большую часть костей продаём рыболовам, моряки их ценят. Гроссовы кости не тонут, рыбаки из них поплавки делают.

Роун задумчиво посмотрел на стойла и сделал шаг в направлении своего нового знакомого, с намерением погладить жуткую морду. Госпожа Грута схватила его за шиворот и дёрнула назад:

– Ты куда это собрался, свет моих очей?

– Погладить хотел, – испуганно ответил Роун,– простите госпожа, нельзя да?

– Нет, конечно, остолоп! Ты совсем ничегошеньки о них не знаешь, верно?

– А что? Это опасно? Цапнуть могут?

– Цапнуть конечно могут, не без этого, но страшны они не этим. – она указала пальцем на морду гросса. – Видишь, какая большая нижняя челюсть?

–Да…

– У них там прячется очень большой и длинный язык. У некоторых длина достигает почти двух ярдов.