Максим Петрович, признаться, обладал скверным характером. Он постоянно брюзжал на новые порядки, и, по его мнению, ничего хорошего для Дворца уже не может произойти — становится только хуже. К своим годам он стал ленив, саркастичен, а порой настолько невыносим, что мне приходилось с ним ругаться. У него, конечно, была определенная ревность: он проработал здесь всю жизнь, некоторое время даже был начальником отдела, а теперь вдруг какой-то приезжий выскочка будет давать ему указания. Согласен, такое непросто терпеть. Он не бунтовал открыто, но не упускал возможности выказать мне свое пренебрежение. Мог перебивать меня на совещаниях, влезать в мои разговоры с другими коллегами или игнорировать мое мнение в каких-то вопросах. Агарев мог проявить редкостную бестактность к своим коллегам, хотя сам был ужасно обидчивым. Иногда моя пружина терпения разжималась, и я делал ему замечания. В негодовании он выходил из кабинета и оставался надутым какое-то время, потом все налаживалось, но я-то знал, что он никогда не забудет мне моих слов, потому что Дед никогда никому ничего не прощал по-настоящему. Впрочем, со временем мы как-то научились ладить друг с другом. Между нами негласно был заключен пакт о перемирии — я щадил его самолюбие, признавая заслуги за прошлые доблести, а он делал вид, что признает мой авторитет начальника.

Двумя другими сотрудниками, а вернее, сотрудницами, были девушки.

Одну из них звали Рита Кайсина. Она совсем не была похожа на методиста: яркая помада, короткие юбки, длинные распущенные волосы, кольца в ушах, да еще и голос блондинки — слабый, тихий, будто неуверенный, что, впрочем, не мешало его хозяйке пользоваться этим для флирта. По своей натуре Рита была защитницей правды. Ее ужасно возмущала всякая несправедливость, и она время от времени произносила различные обличительные монологи, но выглядело это довольно комично по причине все того же нерешительного голоса Риты.

Я не могу сказать, что она была красива. Может, из-за некоторых особенностей кожи лица, а также по причине, что она всегда опаздывала на работу и много курила, в первые дни нашего знакомства мне казалось, что она выпивает и ее поколачивает сожитель. На поверхностный взгляд можно было предположить, что Рита — довольно доступная молодая особа. Что-то было в ней от порочной женщины, но я думаю, она бессознательно стремилась к тому, чтобы выбраться из обруча воспитания своей приличной семьи, который стянул ее довольно крепко. Может быть, Риту бросали мужчины именно из-за того, что она сама не хотела постоянства.

Другая моя коллега — подруга Риты Таня Бережная — была ей полная противоположность. Она почти не использовала косметику, скромно одевалась, в общении всегда старалась сглаживать острые углы. Однако несмотря на некоторую неприметность, про Таню нельзя было сказать, что она «совершенное ничего», просто к ней нужно было присмотреться, разглядеть. Таня имела потрясающий вкус к духам. Она никогда не перебарщивала с этим и всегда выбирала весьма редкие, дорогие ароматы. В отделе говорили, что это ее слабость, но я-то сразу понял, что оружие, ведь в том числе благодаря ему она могла так хорошо располагать к себе людей.

Таня была душой отдела! Источая сердечность, она проявляла заботу в виде покупки чего-нибудь к чаю и утешающего слова. Всего лишь одной вовремя подаренной конфетой она могла изменить настроение человека. Таня всегда была готова прикрыть по работе или взять на себя часть задания коллеги. Правда, за годы, проведенные в отделе, она сумела как-то потускнеть, что порой выражалось в апатии и лени, в желании, чтобы ее все оставили в покое. О таких людях, как Таня, принято говорить, что на них держится весь мир, но как это часто бывает, такая миссия обрекает эту избранную часть человечества на личное одиночество.

И наконец, двое новеньких сотрудников. Вчерашние студенты, которые пришли в отдел буквально через пару недель после меня. У них совсем не было опыта — никакого, ни житейского, ни профессионального. Это были влюбленные друг в друга Варя Верескова и Петя Порослев. Когда я проводил с ребятами собеседование, то сразу обратил внимание на то, как у каждого из них ладно сочетается имя с фамилией. Это значит, что их родители обладали определенной музыкальностью, и таким образом нареченный корабль не мог отправиться в несчастливое плавание по жизни. Тот факт, что эти похожие друг на друга каравелла и фрегат встретились, только подтверждал мои мысли об избранности соискателей места.

Роман Вари и Пети завязался еще на втором курсе университета, и сейчас они уже были близки к тому, чтобы пожениться. Мне приятно было наблюдать их юношеский максимализм, заключавшийся в жадности до работы, но не из-за денег, а для того, чтобы набраться впечатлений. Романтики. Именно поэтому после университета ребята приехали работать на юг, на море. Они сразу мне понравились, и я их взял без всяческого промедления, ведь когда сидишь во Дворце, который пахнет затхлостью, нужны энергичные молодые люди, глаза которых еще способны гореть.

Все методисты совмещали работу в качестве педагогов-«многостаночников». Максим Петрович вел студии по астрономии, змеенавтике и пирографии, Рита занималась с детьми вышивкой картин и мягкой игрушкой, Таня — изобразительным искусством и витражной росписью, Варя преподавала английский и испанский, а Петя вел кружки по электронике и авиамоделированию.

Рядом с методотделом в большом прямоугольном зале с колоннами находилась шикарная библиотека. Стены зала от пола до потолка были в книжных стеллажах. До верхних полок можно было достать, лишь воспользовавшись лестницей, и именно там, наверху, за стеклянными, закрывающимися на замок дверцами хранились самые ценные книги, которых было немало. В том числе дореволюционные издания, старые справочники, альбомы, атласы и карты. Я любил в свободное время забраться на стремянку, чтобы полистать первую попавшуюся книгу. Некоторые интересные для меня книги я забирал домой, но все же большую часть читал там — сидя на ступеньках лестницы.