Заведовала библиотекой пожилая маленькая дама — утонченная и образованнейшая Агнесса Карловна Воробьева. Во Дворце говорили, что она из дворянского рода прибалтийских немцев, и это очень походило на правду. По крайней мере, воображение подтверждало, что дворянская внучка вполне может выглядеть как наша утонченная Агнесса. В библиотеке ей помогала дородная Анна Чеснокова — Аннушка, как все ее звали во Дворце. Когда-то давно, будучи еще совсем юной, Аннушка приехала сюда из деревни степного Крыма. Почти сразу по приезде какой-то мерзавец обманул и бросил девушку в деликатном положении, заставив стать еще более практичной, чем она была от рождения. Это ее не сломило. Более того, она дала себе слово, что ни за что не вернется доить коров, и устроилась в библиотеку Дворца. Аннушка обладала громким зычным голосом — необходимым средством, когда нужно утихомирить разхулиганившихся детей. А еще она была упряма, как ослица. Книги, расставленные Агнессой Карловной по науке, Чеснокова переставляла в соответствии со своими представлениями, и спорить с ней было бесполезно. Порой складывалось впечатление, что именно Аннушка являлась подлинной хозяйкой библиотеки.

Настоящей гордостью Дворца был музей: два зала естественной истории края на первом этаже и два археологических — на втором. Заведующая музеем Эльвира Толмачева была томной полной дамой с маленькими черно-жгучими глазками и мышиным лицом. Было что-то ведьминское в ее образе. Впрочем, это восприятие охотно подпитывалось ею самой: она утверждала, что имеет греческие корни по материнской линии и что по этой линии ей были переданы тайны гадания и ворожбы. Она действительно гадала коллегам и своим многочисленным подругам. Говорили, что даже подрабатывала этим. Эльвира была членом новой команды Дворца — приехала сюда попытать счастье из Краснодара всего лишь за полгода до меня, но при этом так быстро адаптировалась, что я долгое время думал, что она из местных. У нее в подчинении были два экскурсовода — молодой Толик Цаплин и пожилой Виталий Семенович Пестов. Первый только начинал свою карьеру, второй ее заканчивал. Оба, немного не от мира сего, были искренне увлечены краеведением и невероятно преданы своему делу. И являли собой почти семейную династию. В детстве Толик занимался в кружке Виталия Семеновича, который стал для него крестным отцом в профессии. Пестов души не чаял в своем талантливом ученике. Именно он повлиял на то, чтобы его лучший воспитанник поступил на исторический факультет, а затем пришел работать во Дворец.

Во Дворце находился довольно большой зрительный зал с выкрашенным в черный цвет потолком и, как водится в настоящих театрах, кулисами и сценой. Главным режиссером всех спектаклей и торжественных церемоний была Тамара Анциферова. Она же со своей помощницей и подругой Фирузой Клименко занималась с детьми в театральной студии. Подруги напоминали Тофслу и Вифслу из «Муми-тролля», они всегда ходили вместе и были похожи друг на друга своей отрывистостью и какой-то мальчиковостью. Обе курили как паровозы и не отличались тактом, полагая про себя, что занимают какое-то привилегированное положение. Тамара и Фируза много лет назад приехали сюда, будучи совсем юными, и прочно приросли к Дворцу, как улитки к своим ракушкам. Это был прочный профессиональный и дружеский тандем, правда, мне показалось, что на сцене они уже давно занимались лишь штамповкой своих прошлых триумфов.

Звукорежиссером и мастером по свету был Витя Домнин. Я звал его Витькой, потому что он для всех быстро становился «своим парнем» — открытым, подкупающим своей естественностью и добротой. Искатель приключений, Витька появился здесь за несколько месяцев до меня, когда прежний звукарь сбежал на «большую землю» накануне фольклорного праздника. Хотя Домнин изначально воспринимался как временная фигура (слишком уж сомнительной была его трудовая биография), но все же благодаря его рвению браться за любую работу он смог закрепиться во Дворце. Вскоре Витя стал проводить встречи в местном детском киноклубе, а затем снимать с ребятами видеоролики, пытаясь тем самым возродить легендарную киностудию Дворца. Он же был среди нас единственным, кто разбирался в компьютерах, а значит, за ним всегда посылали, если что-то случалось на этот счет.

Еще во Дворце с незапамятных времен — чуть ли не первый в Союзе — имелся кабинет психолога, где сейчас хозяйничал загадочный и нелюдимый Кирилл Завадский. Когда я вспоминаю его, на ум приходит образ эдакого «человека в футляре» — тревожный и закрытый одновременно. Странно, но говорили, что Завадский был отличным психологом. Насколько он был сложен в общении с нами — своими сверстниками, настолько легок в работе с детьми, которые его просто обожали. Завадскому помогали два одуванчика, две совсем молоденькие крошки, девушки-хохотушки — Валя Кондукторова и Марина Занозина. Я очень долго путал их между собой. Обе невысокого роста, вечно ходили с распущенными волосами, в обтягивающих задницы джинсах. Они иронично относились к Завадскому, пользуясь его непробиваемостью. Не раз я оказывался свидетелем, как Валя и Марина, не особенно скрывая, перемигиваются и перешептываются за спиной у Кирилла.

Непосредственным курированием всех нас занималась заместитель директора — розовощекая блондинка из числа тех, про которых принято говорить «кровь с молоком», — Ванда Сергеевна Капралова. Она была невероятно колоритным персонажем. Как только я увидел ее, почти сразу же из недр моей памяти всплыла картина Тулуз-Лотрека «Сидящая Ша-У-Као». И я так для себя и прозвал ее, но со временем сократил до Шао. Теперь я мог вживую лицезреть не менее знаменитую клоунессу, чем ее легендарный прототип.

Ванда имела спорадическую натуру. Самый разный предлог мог вызвать у нее всплеск гнева, слез или отчаянного веселья. Такая неуравновешенность выглядела довольно странной для взрослого человека, поэтому неудивительно, что во Дворце меня сразу предупредили будто она «того». Сначала это могло показаться безобидным, даже довольно забавным, но я быстро понял, что это не смешно. Наша клоунесса тиранила весь Дворец, особенно женщин. Молодым она мстила за их молодость и привлекательность, всем остальным — за их упрямство и, как она говорила, «поперешность». Ко всем местным она относилась с огромной брезгливостью. Ее настоящей идеей фикс было желание изменить здешний уклад, «научить работать по-настоящему», но местные были крепким орешком. Они не принимали ее, сопротивлялись, и за это Ванда их ненавидела.

Капралова приехала за год до меня по приглашению Горовица, которому срочно нужен был заместитель, но на тех условиях, что он предлагал, все его знакомые отказывались. Тогда ему и подвернулась Ванда, которая, видимо, решила здесь наконец-то воплотить свои реформаторские амбиции. Я думаю, что на собеседовании она вряд ли проходила испытание с портретами — вряд ли Илья Борисович требовал от нее блистательного интеллекта. «Такая нужна, чтоб вести на баррикады, как та голая баба с флагом на картине», — вводил меня в курс дела Витька.

Ванда была незамужней, а значит, мужчинам тоже доставалось от нее за то, что те не видели в ней привлекательной женщины, способной составить их счастье. Тема личной жизни во Дворце вообще была очень сложной. Что это — рок или проклятье, я не знаю, но на деле своим обитателям Дворец отказывал в личном. Все должны были любить только его одного. По неведомому стечению обстоятельств почти все женщины Дворца были не устроены в смысле личного счастья. Риту постоянно бросали мужчины, Таня не могла решиться на серьезные отношения, от Анциферовой и Клименко давно сбежали мужья. Аннушка была матерью-одиночкой, Кондукторова и Занозина были совсем еще глупыми дурочками, к Эльвире ее мужчина приезжал лишь наездами из другого города, и никто не знал, женаты ли они или нет. Казалось, что женским счастьем была счастлива только Варенька, которая еще даже не жила по-настоящему семейной жизнью. Брак же директорской секретарши Инги Медуницы вызывал сочувствие из-за чрезвычайно ревнивого мужа, а Агнесса Карловна со своим горбуном Викентием не выглядели гармоничной парой.