В тот вечер Луиза подарила Настеньке роскошную камею. Старинная брошь, выполненная из яшмы, изображала прекрасный женский профиль героини эллинистического мира. Все как один, гости тут же принялись восхищаться этой чудной работой и отмечать, что лучше подарка и быть не может.

— Только пообещай мне, что будешь ее носить, — просила Луиза. — Эта камея особая. Она приносит удачу.

— Очень похожа на сестру Клеопатры — несчастную Арсиною, — сам себе пробубнил один старичок, внимательно рассматривая брошь в завершение вечера.

Луиза уже лежала в кровати, когда Торсвик принесла ей травяной чай на ночь.

— Присядь, побудь со мной, — приказала она девушке.

Торсвик села на край постели, скрестила руки на коленях.

— Скажи, Торсвик, что, по-твоему, любовь? — слегка приподняв бровь, спросила карлица. — Что происходит, когда любовь?

Торсвик удивленно улыбнулась.

— Однажды я сидела у озера и расчесывала волосы, — в никуда ответила девушка. — Я пела одну печальную норвежскую песню, и слезы текли по моим щекам. А трава была кругом зелено-сочная, примятая, и юбка моя стала цвета малахита. Душа моя от легкости вознеслась к поднебесью, и вроде счастлива я, а слезы… Вот так.

— Вот дура! Ничего не понятно, — прошептала карлица.

— И мне.

— Выходит, что любовь — это когда ничего не понятно?

— Очень похоже, что да.

— Значит, у меня любовь?

Торсвик молчала.

— Так значит, у меня любовь? — повторила Луиза свой вопрос.

Не получив ответа она одним глотком допила чай и в сердцах швырнула чашку на пол.

Впервые Яков соотнес ощущение, что за ним следят, с персоной Луизы после одного сновидения.

В том сне они сидели на скамейке в парке.

— Поцелуй меня, — протягивая свои коротенькие ручки к Якову, говорила карлица.

Он смотрел, как вдали на лужайке весело играют в бадминтон дети, не смея обернуться к своей собеседнице. Карлица взволнованно теребила его руку:

— Ну, Яша, что с тобой? Яшенька, я умею любить, поверь мне, откройся. — Голос карлицы на удивление был приятным и свежим, его мягкие тона завораживали. — Да ты знаешь, как любят-то? — спросила она так, как, должно быть, разговаривают русалки или мертвые панночки-утопленницы.

«Ведьма», — подумал во сне Яков. Он никак не мог понять, зачем он здесь. Как получилось, что он — молодой, красивый, успешный — теперь объясняется с этой нелепицей? Ему вдруг подумалось, что его могут застать товарищи, а потом будут эти дурацкие злые шутки. «Боже мой, что за наваждение? Как же я допустил, чтобы эта карлица увязалась за мной?» — недоумевал Яков. Между тем карлица уже переместилась на его колени и смотрела на него снизу вверх, исподлобья.

— Поцелуй меня, Яша! — пропела она, пытаясь дотянуться до его лица своими губами.

Яков был мертвенно бледен. Сердце бешено колотилось, но отнюдь не от любовного томления, а от безграничного страха и брезгливости. Когда их лица поравнялись, лягушачье лицо карлицы расплылось в мольбе:

— Я ведь тоже, тоже хочу любви, Яша.

— Нет! — закричал молодой человек.

Он стремительно отшвырнул свою воздыхательницу, и та кубарем покатилась в сторону лужайки, где резвились дети. Яков поспешил убраться вон.

В летний знойный день в парке было прохладно, пели птицы. Вековые дубовые аллеи располагали к раздумьям и неспешности, а мраморные скульптуры необыкновенно умиротворяли. У паркового пруда, где плавали черные и белые лебеди, сидела жалкая злая карлица-тролль и горько плакала. «Но почему, — говорила она, — мне, злой тролльчихе, даже отказано любить? Ведь злые карлицы как никто заслуживают это. Отчего так? Эх, Яша, милый… ну, подожди у меня».

— Боюсь, что бедняжке будет очень плохо, — рассуждала на кухне Далва. — Уже давно я не видела хозяйку такой озабоченной. Это значит, она не уверена в себе, а следовательно, готова решиться на что угодно. Вот увидишь. Жаль девочку, ведь Луиза может ее обезобразить, как она сделала однажды с Жанной из Анси. А за парня я спокойна, она не причинит ему вреда. Тина говорила, что любовь избранника Луизы обязательно должна быть свободной в своей взаимности, без всякой там магии. Это непременное условие.

Торсвик внимательно глядела на свою старшую подругу Далву, как будто ждала, что та все-таки скажет что-нибудь обнадеживающее, до того ей было жалко Настеньку.

— Она же влюблена, ее сердце должно быть размягченным… Я попробую с ней поговорить, — рассуждала Торсвик.

Далва резко оторвалась от плиты и в ужасе посмотрела на свою подругу:

— Ты что, не вздумай! Слышишь?

Но Луиза не хотела на этот раз действовать грубо. Она уважала свою соперницу, поэтому решила быть предельно деликатной.