— И где же Гундольф? — перебила его Кори.

— Да известно где. Дослушать не успел, кликнул Полди, прыгнули они в лодку, да и след простыл. Ника ещё взяли с Флоренцом. А тя просил не тревожить, сказал, не выспалася. Что, кошмары всё эти? Да, там на печи котелок, Эмма что-то заносила, ты поешь...

Но Кори больше не слушала. Она поднялась и вышла, не замечая ничего вокруг. Добравшись до камня, села в этот раз к морю спиной, лицом к посёлку. Принялась ждать лодочку.

Она и так знала, чего дождётся. Вернутся Флоренц и Ник, а Гундольф... Он старался прижиться в этом мире, но кто удержится, когда распахиваются врата домой? Конечно, он вернётся туда. Прощаться не пожелал...

Подошла Эмма, поглядела, прищурившись сурово. Сунула в руки миску супа, дождалась, пока Кори съест его, перемешанный со слезами, вздохнула и ушла.

День клонился к закату, когда на темнеющем небе белым облачком возникла лодочка.

Кори поднялась и побрела к стоянке. Ей хотелось и не хотелось этого, но лучше узнать сразу, чем оттягивать.

Лодочка опустилась, и раньше, чем откинули ступени, на песок спрыгнул Гундольф. Подбежал, закружил и только потом заглянул в лицо.

— Ты чего, случилось что?

— Думала, ты не вернёшься, — созналась Кори. — Поспешишь к той, другой...

— Хорошо же ты думаешь обо мне, — хмыкнул Гундольф. — Да и я, должно быть, хорош, ничего не пояснил толком.

Он задумался.

— Ты помнишь, как я говорил о чучеле? Так вот, я умничал, а именно его и поставил себе на полку. Мечту, знаешь, любить легко: всё-то она делает так, как самому хочется. А как поступит живая птица, кто ж её предскажет.

Так, знаешь, жил я и верил, что это моё чучело и есть живая птица. Сердился, если люди мне правду говорили. Так бы и прожил, может, да только окно не закрыл однажды, и залетела туда живая птичка. Маленькая и невзрачная, и переполох устроила. Гнал я её, гнал, а потом понял, что долго уже гляжу на неё одну. Взгляд перевёл, в сравнении-то и ясно стало, что прежняя моя птица — лишь чучело, пылью покрытое...

— Про невзрачную эт ты зря, парень, — раздался голос Стефана, который тоже подошёл к лодке.

— Дед! — с досадой крикнул Гундольф.

Кори рассмеялась.

— Эй, горшок свой заберёшь? — окликнул Ник с лодки.

Гундольф разжал объятия, отошёл и вернулся с длинным ящиком, в котором зеленели цветы, распустив кое-где белые шарики.

— Вот, это тебе, — сказал он, водружая горшок на землю. — Ты уж прости, какие росли рядом, те мне и принесли. Я тебе потом другие, какие хочешь... а это клевер, в моих землях его много, целые поля. Погляди, какой листок — как четыре ладошки.

Поселенцы столпились вокруг, удивляясь, осторожно трогая пальцами живое чудо. Даже Кори оттеснили, но ей было не жалко, всё равно цветок останется с ней.

Зелёный, как отпечатки детских ладошек и надежда. Белый, как одежды Леоны, как морские барашки и облака в высоком небе. Хрупкий, как сама жизнь, и прекрасный, как она.