– Я, наверно, скоро рехнусь, – пробормотал Бернс и двинулся было к себе в кабинет, но вспомнил, что там маляры, и направился в канцелярию.

– Приведи в порядок бумаги, Мисколо! – крикнул он с порога. – Чем ты тут весь день занимаешься? Кофе варишь?

– Сэр? – удивился Мисколо, который как раз ждал, когда закипит вода.

Берт Клинг влюбился.

Наверно, март не самое лучшее время для любви. Приятнее влюбляться летом, когда много цветов, с реки дует ласковый ветерок и домашние животные подходят к тебе лизнуть руку. В марте есть смысл влюбляться только по одной причине: как заметил мудрец, лучше в марте, чем никогда.

Берт Клинг был влюблен до умопомрачения.

Он влюбился в блондинку двадцати трех лет с широкими бедрами, высокой грудью, длинными волосами и голубыми глазами. Даже на каблуках она доставала Клингу лишь до подбородка. Это была интеллигентная девица – по вечерам готовилась к экзаменам на степень магистра психологии, а днем работала в фирме на Шеперд-стрит, где консультировала желающих получить работу. Это была серьезная девица – она хотела стать доктором, а затем всерьез заняться наукой. Это была безумная девица – ей ничего не стоило отправить с посыльным в дежурную комнату следственного отдела огромное, почти в два метра высотой сердце из фанеры, выкрашенное в красный цвет, с желтой надписью «Синтия Форрест любит детектива третьего класса Бертрама Клинга. Разве это карается законом?». Именно так она и сделала месяц назад в Валентинов день, что до сих пор в окружении Клинга служило поводом для шуток. Это была чувствительная девица, способная пожалеть слепого, играющего на аккордеоне, положить ему в кепку пять долларов, а затем дать волю слезам у Берта на плече. Это была страстная девица, которая после бурной ночи могла разбудить Клинга в шесть утра и спросить: «Эй, сыщик, мне скоро на работу – тебя это не интересует?» На что Клинг отвечал: «Нет, секс уже не для меня», а потом целовал ее, пока у нее не начинала кружиться голова. Он любил сидеть за столом в ее квартире и глядеть на нее. Однажды он вогнал ее в краску, сказав: «На Мейсон-стрит женщина продает pidaguas. Ее зовут Иллюминада. Мне кажется, тебе больше подходит это имя. Ты наполняешь комнату светом».

Берт Клинг был влюблен до умопомрачения.

Но сейчас шел март, улицы были в сугробах, дули сильные ветры. В общем, стояла суровая зима. Она началась где-то в сентябре и не собиралась заканчиваться раньше августа, когда, быть может, растает снег и, если очень повезет, расцветут цветы. В такую погоду лучше все-таки не сидеть в полиции, а бежать по улице вместе с Синтией и, перекрикивая ветер, рассказывать ей о загадочном убийстве смотрителя парков.

– Да, все это очень загадочно, – согласилась Синтия и едва успела придержать платок, который ветер чуть было не сорвал у нее с головы. – Послушай, Берт, – вдруг жалобно сказала она, – я так устала от зимы, а ты?

– Угу, – рассеянно отозвался Клинг. – Знаешь, Синди, я все-таки очень надеюсь, что это не он.

– Ты о ком?

– О том, кто звонил, а потом убил смотрителя парков. Не дай бог, если это он!

– Да кто он-то?

– Глухой.

– Кто-кто?

– Глухой. Мы имели с ним дело несколько лет назад. Он тогда чуть не взорвал весь город, пытаясь ограбить банк. Это очень ловкий и наглый преступник.

– А кто он? – опять спросила Синди.

– Глухой, – повторил Клинг.

– Это я поняла. Как его зовут?

– Не знаю. Мы его так и не поймали. В последний момент он сиганул в реку. Все решили, что он утонул, но кто знает, вдруг он опять вернулся. Как чудовище Франкенштейн.

– Ты хочешь сказать, как чудовище Франкенштейна? – поправила его Синди.

– Вот именно. Помнишь, он должен был сгореть в аду, но не тут-то было.

– Как не помнить!

– Потрясающая картина, – сказал Клинг. – Глухой! Неужели снова он?

Впервые один из сотрудников 87-го полицейского участка вслух выразил опасение, что убийцей смотрителя парков мог быть человек, в свое время причинивший им столько неприятностей. Одна лишь мысль о нем отравляла существование. Берт Клинг прекрасно помнил, что Глухой (однажды он подписал свою угрозу «Эль-Сордо», что по-испански означает «глухой») мог просчитывать свои комбинации с быстротой и точностью компьютера, чем частенько ставил в тупик полицию, заставляя асов сыска выглядеть идиотами из старой комедии про полицейских. Интуиция подсказывала Клингу, что если смотрителя парков Каупера и впрямь убил Глухой, то главные неприятности еще впереди. Клинг поежился, но не от холода, а при мысли о том, на что способен Глухой, если его вовремя не остановить.

– Только бы не он! – выдохнул Клинг, и ветер унес его слова.

– Поцелуй меня, – сказала Синди, – и купи мне чашку горячего шоколада, жмот несчастный.

В среду днем в дежурную комнату следственного отдела пожаловал мальчик лет двенадцати. На нем были грубые ботинки, в которых дети из трущоб ходят круглый год, и старая лыжная куртка, похоже, старшего брата – голубая и на три размера больше. Мальчишка нахлобучил на голову капюшон, а тесемки завязал вокруг шеи, но все равно капюшон был слишком велик и постоянно спадал, а мальчишка все время поправлял его. В участок он вошел с конвертом в руке. Приблизившись к столу дежурного подпрыгивающей походкой, мальчишка еще раз попытался поправить капюшон, вытер нос и, взглянув на сержанта Мерчисона, спросил:

– Вы тут дежурный?

– Я, – буркнул Мерчисон, не отрывая глаз от списка отсутствующих сотрудников, который составлял по утренней сводке. Сейчас было 14.10, через час на дежурство заступала новая смена патрульных, а это означало новую перекличку и новый список отсутствующих. Не жизнь, а каторга. Почему он не пошел в пожарные или в почтальоны?

– Вам велено передать это, – сказал мальчик и вручил Мерчисону запечатанный конверт.

– Спасибо, – не отрываясь от списка, буркнул Мерчисон и взял конверт. Но потом он поднял голову и сказал: – А ну-ка, погоди!

– Чего?

– Погоди минутку!

Дейв Мерчисон открыл конверт. Развернув сложенный вчетверо листок бумаги, он прочитал текст, посмотрел на курьера и спросил:

– Где ты это взял?

– На улице.

– Кто дал?

– Один дядька.

– Где ты его встретил?

– У парка.

– И он дал тебе этот конверт?

– Да.

– Что он сказал?

– Сказал, чтобы я отнес его в участок и отдал дежурному.

– Ты его знаешь?

– Нет. Он дал мне пять долларов, чтобы я отнес письмо.