— Если бы вы могли сначала отправить Пакса одного, это было бы замечательно, — говорю я медсестре.

Папа будет весь разобиженный, когда войдет сюда после Пакса, но ему придется смириться с этим, не так ли?

Медсестра выходит в коридор, и через минуту Пакс входит внутрь. Его высокая фигура, кажется, занимает все пространство в комнате. Его глаза, как всегда грозовые, кажутся отрешенными, он проводит рукой по бритой голове, пересекает палату и тяжело садится на стул рядом с моей кроватью. Его футболка с «Элис Ин Чейнс» помята, но, по крайней мере, выглядит чистой. Я знаю, что он нес меня от беседки до машины, хотя и не помню этого. А также принес меня в больницу. Должно быть, в какой-то момент он был весь в моей крови.

— Я рада, что тебе разрешили переодеться, — тихо говорю я. Кажется, что это глупость после всего, что произошло, но я должна как-то нарушить молчание.

Он фыркает.

— Не разрешили. Дом — место преступления. Мы не сможем вернуться в него еще какое-то время. Это было в спортивной сумке, которую я держу в машине.

— Мне очень жаль, — выпаливаю я. — Мне так жаль, Пакс.

Он смотрит на меня так пристально, в серебристо-серых глазах плещется глубокая печаль. Я жду, что он что-то скажет, что угодно, но парень просто смотрит на меня, от него исходит смирение.

— За все, — продолжаю я. — За то, что не поговорила с тобой. За то, что не верила, что ты останешься рядом в трудную минуту. За то, что сбежала. Дважды. За то, что не дала тебе шанса…

— Все в порядке, Чейз. Все хорошо. — Так тихо. Так больно. Ненавижу слышать такую боль в его голосе. Хуже того, мне неприятно осознавать, что причиной этой боли являюсь я.

Пакс берет мою руку в свою. Наклоняется вперед, на секунду упирается лбом в тыльную сторону моей руки, затем делает глубокий вдох и целует внутреннюю сторону моего запястья.

— Теперь все это в прошлом, верно? Мы не можем ничего изменить, поэтому будем двигаться вперед.

— Я не могу просто двигаться вперед и вести себя так, будто не вела себя ужасно, Пакс. Я была несправедлива к тебе. Нам о многом нужно поговорить.

Он прикусывает нижнюю губу, медленно кивает и, кажется, ускользает все дальше и дальше.

— Доктор все тебе объяснил. Про операцию?

— Да, — шепчу я. — Я еще не совсем осознала это. Это очень много.

Врач дважды подробно рассказал об экстренной операции, которую мне сделали, отвечая на мои вопросы и рассказывая о том, что они сделали, чтобы спасти меня. Я все это восприняла, но еще не переварила. Не переработала. Потребуется много времени, чтобы полностью осознать, что это может означать для меня в будущем. Я знаю только, что Пакс был рядом со мной, когда я в нем нуждалась. Он физически нес меня. Эмоционально поддерживал. А я так ужасно с ним обращалась. Я позволила своим страхам повлиять на мои суждения, и позволила своему отцу посеять в моем сознании сомнения. Я знаю этого человека. Ради бога, я должна была быть честной с ним с самого начала. Оглядываясь назад, на то, как вела себя во время беременности, начиная с момента, когда сделала тест, и заканчивая тем, как очнулась сегодня утром в больнице, я даже не узнаю себя в своих поступках.

— Я больше никогда не смогу забеременеть. — Я впервые произношу это вслух, ожидая увидеть, каково это на самом деле, позволяя закрепиться в сознании. Я удивлена тем, насколько это больно.

Я была в ужасе, когда увидела вторую розовую полоску на тесте. Но только из-за времени. Пакс убедил меня в этом на днях в своей спальне. Я даже не успела сказать ему об этом. Он заставил меня почувствовать себя в безопасности. Защищенной. Наполненной надеждой. Я начала переосмысливать все это в своем сознании. Начала надеяться на мир, в котором у нас с этим человеком будет общий ребенок. А потом все это исчезло.

— Я хочу от тебя ребенка, — говорю я. — Хочу совместной жизни, которую ты так легко видел, а я не могла. Я больше никогда не буду сомневаться в нас, обещаю. — Жаль, что я не видела этого раньше. Невозможно было избежать страданий, которые мы бы пережили, потеряв этого ребенка. Это случилось бы. Беременность изначально не была жизнеспособной. Но мы могли бы встретиться с этим раньше, вместе, лицом к лицу. Мы могли бы поддержать друг друга с самого начала, а я все испортила.

— Чейз…

— Мне придется провести здесь пару недель, чтобы прийти в себя, но как только смогу, я вернусь в Сару Лоуренс. Я собираюсь наверстать все упущенное в учебе и буду приезжать в Вирджинию, чтобы видеться с тобой каждые выходные…

— Пресли, — говорит Пакс, сжимая мою руку. Он выглядит таким грустным. — Я был несправедлив к тебе. Я так давил на тебя, чтобы ты дала мне то, что я хочу. Родить ребенка и выйти замуж. Я бросился в это с головой, не обдумав все как следует, потому что боялся находиться на большом расстоянии. Это было глупо. Твой отец был прав. Ты заслуживаешь времени, чтобы излечиться и жить после того, что случилось с Джоной…

— Что? Пакс, нет. Джона не имеет к этому никакого отношения. Это… просто все очень запуталось, но все так, как ты сказал. Теперь все позади. Мы можем жить дальше вместе…

В ту секунду, когда Пакс сжимает челюсти, его взгляд становится немного жестче, я понимаю, что все кончено.

— Я уезжаю в Японию на шесть месяцев. С Калланом. Он все уговаривал меня поехать с ним, чтобы задокументировать вулкан, который вот-вот взорвется. И цветение сакуры. И какой-то весенний фестиваль. Он спланировал весь этот маршрут. Изначально я сказал ему «нет», но теперь думаю… — Он тяжело вздыхает, опустив голову. — Мне очень жаль, что меня не будет здесь, чтобы помочь тебе восстановиться после операции, Файер. Но у тебя есть отец. И я… — Его голос срывается, ему не хватает слов.