– Ты уверена, что не хочешь апельсин? Папа поет нараспев.

– Черт возьми, пап, нет! Я в отчаянии ударяюсь затылком о кожаное сиденье.

Святые канноли. Я что, только что сбросил чертову бомбу? Я никогда не говорю "бля". Флак, фрок, фрап — редко. В нашей семье существуют железные правила относительно ненормативной лексики. Мы даже не произносим имя Бога всуе. Вместо этого мы используем Маркса. Антитеза Богу. Отец атеизма.

Папа смотрит на меня в зеркало заднего вида так, словно я дала ему пощечину. У меня по колену течет кровь. И мне бы сейчас не помешали викодин и Ксанакс.

Понимая, что я слишком далеко отошла от роли, я вздыхаю. “Извини. Я погорячилась. Но серьезно, я в порядке. Я понимаю, что ты напугана, и твои чувства справедливы, но таков и мой опыт. Ты права, мам. Я попросил у кого-нибудь обезболивающее и подумал, что мне дадут таблетку больничного качества. В итоге я оказался на улице. Урок усвоен. Больше никогда”.

Я узнаю тишину, которая следует за этим. Такую же они давали Дарье каждый раз, когда думали, что она ведет себя сложно и неразумно. Так было всегда. Домоседка чуть не разрушила жизнь сестры-близнеца своего нынешнего мужа. Я стоял в стороне и наблюдал, как разворачивается ее драма.

Но я не Дарья.

Я ответственный, умный, уравновешенный. Я мог бы поступить в любой университет Лиги Плюща, какой захотел.

Я решаю рискнуть.

“Послушай, я согласен вести амбулаторную программу, пока не вернусь в Джульярд, если это тебя успокоит”.

Как и ожидалось, мама достает карточку “ты не должен делать это для нас, ты должен сделать это для себя”.

Я первый, кто признает, что увлекся наркотиками за последние несколько месяцев, но это не значит, что я опустил руки. Мои оценки по-прежнему потрясающие, я занимаюсь благотворительностью, работаю волонтером в столовой для бедных, и никогда не придираюсь к своим книгам. В целом я все еще цивилизованный человек.

– Я проведу амбулаторную программу, ” повторяю я. “А остальное время используй для тренировок, чтобы я мог пересдать студийный экзамен”.

– Ты потерпела неудачу? Мама сжимает свои жемчужины.

“Нет!” Моя гордость, как и мое колено, заливает кровью весь пол. Моя тревога ядовитым комом застряла у меня в горле. “Я просто... хочу получить оценку получше, понимаешь?”

“Хорошая новость в том, что у тебя будет много времени для тренировок, потому что ты точно не выйдешь из дома без присмотра”, - объявляет папа тоном, заканчивающим рассказ.

“Вы не можете держать меня в заложниках!”

“Кто держит тебя в заложниках?” Папа растягивает слова. “Ты взрослый и можешь идти. Давайте обсудим ваши варианты, хорошо?” - говорит он непринужденно, поднимая руку и начиная отмечать людей пальцами. “У вашей сестры? Покруче, чем в военной школе. Выкованный в подростковом аду. Также живет в Сан-Франциско, так что удачи с туманом. Дин, Барон, Эмилия, Трент и Иди? Отправят тебя прямиком домой, как только узнают, что привело тебя обратно в город. Найт, Луна, Вон?”

Он во второй раз показывает людям пальцем. “Заведите маленьких детей и — без обид - не станете принимать наркомана под своей крышей, если вы ему заплатили. Что подводит меня к последнему пункту — ты не можешь заплатить ни им, ни отелю, потому что ты на мели ”.

Он прав, и я ненавижу это. Моя новая реальность смыкается вокруг меня, как четыре стены, которые продолжают медленно приближаться друг к другу.

“С этого момента ты находишься под нашим пристальным наблюдением. Когда ты выходишь из дома, то либо со мной, либо с мамой. Никогда не бываю один.

– Или Лев, - договариваюсь я, затаив дыхание.
– Лев тоже.

Я не уверена, почему я настаиваю, ведь Лев больше не мой принц в Боттега Венета. Он так и не приехал в больницу, хотя обещал это сделать, когда мы разговаривали по телефону. И хотя последние три дня он время от времени писал сообщения, его голос звучал скорее раздраженно, чем обеспокоенно.

Он разочаровался во мне? В нас?

Мама вздыхает. “Этот мальчик слишком сильно любит тебя”.

– Соглашаюсь не соглашаться, - бормочу я, глядя в окно.

“Лев не дурак и знает, что с ним случится, если Бейли возьмет что-нибудь под свое наблюдение”, - возражает папа. “Он может присмотреть за ней”.

– Прекрасно. И Лев. Мама устало трет лицо. “ Он действительно спас тебя. О, и еще, Бейли?”

“Да?” Я невинно хлопаю ресницами. Идеальная Бейли вновь появляется. Или, по крайней мере, я пытаюсь вытащить ее обратно на свет, брыкаясь и крича.

“Перестань чесать колено. У тебя все в крови. Это, должно быть, больно. Разве ты этого не чувствуешь?”