Я превратилась в бесплодную землю. В безлюдную долину, где не могла бы процветать никакая жизнь. Вы не смогли бы обнять меня без того, чтобы я не разъела вас изнутри, в какую бы клетку вы не пытались меня посадить.

Они осуждают, они критикуют меня, они говорят мне, что я должна быть благодарна и учиться исцеляться. Как будто мой гнев – это не результат того, что я пытаюсь сбросить старую шкуру и залечить шрамы. Как будто мой гребаный гнев – это не то, что я учусь исцеляться.

Я заслуживаю своего гнева, а он заслуживает меня.

Громкий звонок моего телефона, и я бросаюсь отвечать, чтобы он заткнулся, пока не сдал мое укрытие.

– Алло? – шепчу я, не успевая проверить определитель номера, прежде чем нажать на неоново-зеленую кнопку.

– Коралина.

Этот гребаный голос. Его гребаный голос.

Это преступление.

То, как он произносит мое имя, напоминает грешников, которые скандируют «аллилуйя». Оно слетает с его языка, как молитва, которую он смакует, позволяя ей задержаться на губах. Его голос эхом разносится по комнате, цепляясь за воздух, словно он не хочет давать словам свободу и выпускать мое имя изо рта.

– Холодно, – бормочу я, вспоминая правила, о которых Лира говорила ранее.

Он мог получать только температурные ориентиры. Холодно, когда он далеко, тепло, когда он близко, горячо, когда он вот-вот найдет меня.

– Ты не холодная, Хекс, – хрипит он в динамик. – Я чувствовал, как ты горишь под моими руками буквально на днях.

Мой желудок сжимается, заставляя меня нервно сглотнуть. Этот разговор возвращает меня к той ночи на крыше, когда Сайлас не был Сайласом. Он был всего лишь голосом.

Голос, который исцеляет, успокаивает и заставляет мои бедра сжиматься.

Мне кажется нелепым, что человек, который известен молчаливостью, разговаривает со мной. То, что изгой, окутанный тайной, позволяет кому-то вроде меня услышать его голос.

Человек, о котором говорили, что он – беззвучная пустота, обладает голосом, который выворачивает меня наизнанку.

Очевидно, моя киска активируется голосом.

Теперь все стало еще хуже, потому что у меня есть конкретный образ того, как он выглядит.

Сайлас Хоторн был неотразим в плане внешности еще со школьной скамьи: стройный и подтянутый, он двигался так, словно мир был у его ног. Хотя мы с друзьями шутили об их царствовании террором, но у меня всегда перехватывало дыхание, когда он входил в помещение.

Сейчас? Он стал мужчиной.

Мускулистые руки, высокий и внушительный вид даже в самых больших залах, все в нем излучает силу. Он высечен из гранита, создан для войн во имя Римской империи, но в нем сердце греческого поэта, и каждая его жилка наполнена трагической любовью.

Вдалеке хлопает дверь, и я задыхаюсь. В пустых коридорах все звучит ближе, чем кажется, как будто он совсем рядом со мной.

– У тебя сердце колотится от осознания того, что я собираюсь тебя найти?

Я усмехаюсь, лгу сквозь зубы.

– Холоднее.

Мои уши улавливают звук его выдоха, как будто он смеется. Короткий, скрытый смешок.

– Ты только что смеялся? – шепчу я, не в силах удержаться от вопроса.

– Позови меня, и ты сможешь узнать, – он со свистом выдыхает воздух, насмехаясь надо мной.

Хлопает еще одна дверь, рикошетом долетает звук по коридору до аудитории, в которой я нахожусь. По позвоночнику пробегает страх, но не тот, которого я боюсь. Это больше похоже на страх, за которым люди гонятся. Такой, который адреналиновые наркоманы хотят собрать в бутылку и проглотить, когда им скучно.

– Хочешь знать, что ты подаришь мне, когда я выиграю, Хекс? – это прозвучало как угроза, как раз перед тем, как в моем ухе гремит очередной удар. – Вкус твоих ведьминых губ.

Я облизываю нижнюю губу при этой мысли, зная, что он поглотит меня своим ртом, если я позволю ему. Я мало что знаю о Сайласе Хоторне, но в постели он не делает ничего сладкого.

В нем есть неоспоримая энергия, которая дает мне понять, что я бы покинула его постель с синяками на шее и царапинами на коже.

Он не просто поцелует меня, он поглотит меня целиком и трахнет, если я не позволю ему это сделать.

Мои бедра прижимаются друг к другу, потираясь вверх-вниз, заставляя джинсовые шорты тереться о влажные трусики. Маленькая искра трения заставляет меня хотеть большего, заставляет меня хотеть всего этого.

Я прикусываю язык, пока свободной рукой прокладываю дорожку по моему телу. Ладонью тру грудь, и соски напрягаются вокруг металлических проколов, заставляя меня выгнуть спину навстречу собственным прикосновениям.