К нам уже дважды подходит кто-то из организаторов, мол, пора выезжать. Все в автобусе, сидят ждут только нас.

И тут наконец Смолин отзывается. Арсений Сергеевич кричит, возмущается. Что отвечает Смолин — я не слышу, но, похоже, мы его больше не ждем.

— Всё, Женя, идем! — велит математик, кипя негодованием.

— А Смолин? Он с нами не едет? — удрученно спрашиваю я.

— Нет! Сказал, на такси приедет. Сам. Один. Да пошел он к черту! А я знал, что всё так и будет… что не стоило с ним связываться…

Мы выходим из отеля, садимся в автобус и уезжаем. Без Смолина. Я смотрю в окно на город уже без всякого интереса, потому что настроение вдруг испортилось…

В школе нас уже встречают. Провожают на третий этаж. В одном из кабинетов дают раздеться, там же велят оставить вещи, сумки, телефоны. С собой берем только паспорт, ручку, линейку, карандаш.

Смолина по-прежнему нет. Я огорчаюсь, конечно. Арсений Сергеевич и вовсе ходит злющий, но меня подбадривает.

Ровно в девять нас разводят по разным кабинетам. Математик остается в коридоре вместе с другими сопровождающими.

Со мной оказываются еще семь человек из разных школ. Рассаживают нас в шахматном порядке по одному. Проверяют паспорт и анкету, потом выдают тесты с заданиями и листочки для черновиков. И засекают время. На всё про всё дается четыре часа.

Нет, все-таки математика — моя стихия. Погружаюсь моментально, а огорчение и вообще все лишние мысли и ощущения сразу отключаются. Я вижу только символы, знаки, числа. Единственное, что чувствую — это азарт. Особенно на последнем задании. Предыдущие были довольно просты и понятны. А вот под занавес нам приготовили задачку с подвохом. Приходится изрядно поломать мозг. Но я всегда любила сложные задачи. И именно такие мы с мамой когда-то разбирали.

Это чувство, когда бьешься, бьешься и наконец улавливаешь суть, а затем всё сходится… это просто восторг. Упоение.

Сдаю работу первой. И еще почти час жду завершения в коридоре. Арсений расспрашивает, какие были задания, как я их решила. Я называю то, что помню, он кивает, даже преображается на глазах.

— Все верно! Да, так и надо было решать! Все правильно! Молодец!

Но мне уже опять грустно…

— Отдохни пока, — говорит мне Арсений Сергеевич, когда возвращаемся в отель. — Не выспалась ведь наверняка? До ужина есть время. Вот как раз и отдохнешь. А в шесть спускайся на второй этаж. В ресторан Синема. Там будет ужин… шведский стол… Договорились? Но если какие вопросы будут — сразу звони.

— А что со Смолиным теперь?

— А что со Смолиным? Не знаю я, что со Смолиным! — тут же заводится математик. — Это пусть уже Ян Романович разбирается. А я умываю руки. С меня хватит терпеть его закидоны.

Поднимаюсь в номер с каким-то нехорошим, тягостным чувством на душе. Математик считает, что Стас назло ему так поступил. А мне кажется, что должна быть какая-то причина. Смолин по натуре не пакостный и не дурной, чтобы вот так глупо злить и подводить Арсения. Наверное, у него что-то случилось. Жаль только, что так и не удалось нам поговорить…

Ида уже в номере, опять сидит за учебником. Сейчас-то зачем? Перед смертью не надышишься, а уж после — так тем более. Но я молчу. Хочет человек — пусть занимается. А я — спать. Я и правда сутки уже без сна.

— А как ты последнее задание решила? — спрашивает она вдруг. — Мы такие не решали… Не поняла, как там сводить… какую функцию использовать… И тут ничего подобного не нахожу… — трясет она учебником.

Я вяло и коротко отвечаю, забираясь под одеяло.

— А мы такое не проходили… — растерянно лепечет она. — А вы по какому учебнику занимаетесь?

— По разным. Нам дают много дополнительного материала.

Ида совсем скисает, чуть не плачет. Мне ее даже жалко.

— Наверное, я пролетела… В прошлом году хотя бы второе место заняла… А ты ведь раньше не ездила на олимпиаду?

— Нет.

— А почему?

— Прости, я хочу спать, — заканчиваю я разговор, отворачиваюсь от нее и натягиваю одеяло на голову. Может, не слишком вежливо, но не рассказывать же ей про мамин инсульт.

В начале седьмого спускаюсь на второй этаж, и у входа в зал ресторана меня уже поджидает Арсений Сергеевич. Он явно успокоился, наверное, тоже отдохнул. Широко улыбаясь, берет меня под локоть и заводит внутрь.

Эта его особенность, если честно, меня немного напрягает. Я понимаю, что он это делает без всякого нехорошего умысла. Просто человек такой — очень тактильный. Он и в разговорах, сам того не замечая, постоянно касается то плеча, то руки собеседника, я наблюдала. Но порой это раздражает. Особенно когда вот так — берет под руку или, как ни в чем не бывало, кладет ладонь на спину. И как-то неудобно скинуть — учитель все-таки.

Впрочем, он всего лишь подводит меня к длинному столу, уставленному всевозможной едой, и сразу отпускает мою руку.