Ну еще бы. Старуха-то опытная, сразу распознала во мне знатного сердцееда.

– Я смотрю, тут кругом одни горы и только, – толкнул я Лиха в плечо, пока тот напрасно силился понять, отчего женская половина вагона сменила позицию. – Горы, горы, горы… Это ж сколько надо было киркой долбить, чтобы город построить?

– Ну, тут гор-то и не было, – повернулся Лих к раскрытому окну, в которое ветер загонял мелкую морось. – Давным-давно были, конечно, но это о-о-очень давно – как если б Строжка шесть раз подряд прожил. Потом, говорят, сюда звезда упала – и в яме от нее уже город построили. Как-то так.

– Это твоя придумка – время в дедах мерить? – хмыкнул я.

– А что? Понятней же.

– Прошу прощеньица, господа цеховики, – кашлянул констебль, подходя к нам, и взялся за поручень над моей головой. На каске у него отсвечивала кокарда из простого железа. – ненароком разговор ваш подслушал. Уж не обессудьте.

– А мы что? А мы ничего, – занервничал Лих, как будто считать эпохи в Строжках – это что-то неприличное. – Я тут типа новобранцу про историю города рассказываю.

– Просвещаюсь, – усмехнулся я, поправляя платок на шее.

– О, это похвально, – почесал ус констебль. – Не обидитесь, если встряну? У меня, знаете, старик мой в архиве работал… Когда архив еще гремлины к рукам не прибрали. Может, и вспомню чего…

– Новобранцу полезно будет. Верно, дядя? – Лих издевательски похлопал меня по колену. Кажется, лекции по истории казались ему чем-то вроде пытки, и парень пакостнически злорадствовал. Я тоже тот еще корифей науки, и багаж моих познаний о мире копился только в пивных, курильнях и сомнительных заведениях… Но узнать побольше о месте, где буду рыскать, представлялось мне не лишним.

– А почему бы и нет, дружище, – хитро сощурился я, тут же обернувшись к констеблю. – Мы с моим недонаставником закончили на «яме». Пацан говорит, Бехровия в яме построена.

– Хо, яме! – в углах глаз констебля поползли морщинки. – Уж не обессудьте, что умничаю, но это яма «кратером» зовется. Как что упадет с неба – так под ним кратер вырастает. Но это сильно бахнуть должно… Вот бабулька моя басню травила, мол, здесь у нас раньше королевство было – сильное, почище Империи. И так зазнались местные короли, что возомнили себя богами…

– И настоящие боги их разубедили, уронив что-то с неба, – закончил я.

– Если бы! – рассмеялся констебль, довольный, что я не угадал концовки. – Короли эти машину придумали, что могла б их на небо вознести, взаправду богами сделать. Но, видать, чего-то они непрально рассчитали, и машина, такбыть, превратила столицу в луну. А кратер наш – след от шара, что луной стал.

– Толково, – я пригладил бороду. – Лучше той брехни про звезду, а, Лих?

Лих закатил глаза, снова став копией своей стервосестры.

– А то, – согласился констебль, – бабулька на пилюлях сидела. И не такое еще выдумывала. А вот знаете, еще была у нее басенка…

Так обещанный рассказ о Бехровской старине превратился в обмен байками. Констебль поведал, что раньше трава была зеленее, а пиво не такое жидкое. Пожаловался на жену – уж больно она у него придирчивая и с годами лучше не становится. Потом достал свой блокнот с черно-желтой эмблемой Бехмаселтранса и долго показывал каракули внуков.

Я же принес констеблю последние вести с полей: что Предгорные княжества разграблены и теперь там мародерствуют респы в обнимку с некнягами; что в Морове стало не продохнуть от проповедей лактанитов, а в Стоцке, напротив, жить можно. Шлюхи симпатичные, и папиросы потрясные. С красной полоской на бумаге.

Констебль похвалился, что год уж не курит – и внуков стращает: мол, как только возьмут в рот самокрутку, так за ними и придет Бехровское Лихо. Лих, очнувшийся от дремы на слове «лихо», снова задрых на лавке, по-детски раскрыв рот.

Так пролетали остановки масел-троса. Констебль обычно просил дать ему «секундочку», разбирался с новыми пассажирами и их проездными – и возвращался снова.

Одна за одной остались позади «Главный вокзал», «Канал князя Дирка», «Рыбов ряд» и прочие, прочие станционные вышки… Когда Лих наконец продрал глаза, мы с констеблем уже обсудили сорта виски, бурбона и плавно переходили к чистому спирту.

– Срань Двуединая! – воскликнул парень, напугав стайку кудахтавших в вагоне пассажирок. – Какая сейчас станция?!

– «Приют Святого Лаццо», – как по команде отчитался констебль, словно в мозгу у него был нарисован маршрут масел-троса. – Неужели выходите?

– Выходим! – громче положенного ответил Лих, и пассажирки зашушукались бойче. – Фух, чуть не проехали…

– Ну, такбыть, на том прощаемся, – констебль протянул мне ладонь, улыбнувшись усами и морщинками век. – Вы уж не обессудьте, господин цеховик, что болтал не представившись. Зовите меня Отто.