Я удивленно оступаюсь, и под ногой снова хрустит. Зверек, клацнув по-детски мелкими зубками, шмыгает обратно в компост.

– Чего уставился, дядя? – рядом ловко съезжает Лих, взбучив сапогами компост. – Это шрюп. Но ты не ссы, они безвредные. Как крысы типа, только живучее.

– Первый раз таких вижу, но… – моргаю я. – Но ты лучше вон туда посмотри, дружище.

– Куда? – Лих недоуменно хмурится, но поворачивает голову в направлении моего взгляда. – Ого…

То, что вначале показалось мне грудой лома, прибитого течением к стене и обросшего слизью, приходит в движение. Груда эта размером с тухляка, да и пахнет не лучше. Она с треском надувается до предела… И тут же опадает с тошнотворным бульканьем. На желтой оболочке пролегают свежие надрывы, а из них, будто сок из плода, валит пузырчатая пена.

– И-и-и… – протягивает Лих, осторожно, почти на цыпочках приблизившись к месиву, – что это?

– Поздравляю, дружище! – хлопаю я Лиха по спине так, что тот чуть не падает лицом в пузыри. – Очень похоже, что мы нашли твой «засор». Только выглядит он так, будто весь город сюда стошнило.

– Фу, – Лих высовывает язык. – Оно еще и шевелится! И как его, э-э-э, прочищать?

– Как хочешь, а старина Бруг и палец об это марать не станет, – фыркаю я. – Ты ж у нас главный, вот и полезай! А я могу тебя за ноги придержать.

– Ха-ха, очень смешно, новобранец! – морщит нос Лих. – Стой-ка, там внутри… Ну, видишь? Во, плавает что-то!

– Дружище, я бы не…

Но Лих уже обнажил шпагу и аккуратно, самым острием входит в склизкий ком. Кожица сначала гнется под клинком, но скоро поддается. С неприятным чавканьем края разреза расходятся, и наружу валит желтушный студень.

– Мать моя, пасёт-то как! – Лих, выпучив глаза, прячет нос в локоть. – Там точно что-то сдохло!

– Не что-то, – я через силу, задержав дыхание, подхожу к луже, – а кто-то.

На кляксе, медленно утекающей сквозь хлам, обсыхает человеческий кусок. Чья-то рука, бурая с синим, вся в язвах и липких обмотках, кротко прилегла у моей ноги. Оторванная от туловища целиком, белеющая обломком кости, она выглядит несчастной брошенкой.

– Лепер! – Лих отскакивает от обрубка с такой прытью, словно тот вот-вот нападет. – Это леперская рука!

– Потому что грязная и воняет? – насмешливо поднимаю бровь. – Не думал в уличные предсказатели податься?

– Ой, да иди ты, – парень опасливо перехватывает шпагу. – Вон бинты на ней, а леперы всегда бинтуются!

– Ну не знаю… Когда, говоришь, они пропали?

– Пару дней назад? Может, три или больше… – Лих напрягает память так, что вздулась вена на лбу. – Да черт его знает! Мне такое не докладывают!

– Или ты просто забыл, – фыркаю я.

– Давай еще обвини меня, дядя! – Лих повышает голос, и слова его расходятся эхом, отражаясь от кирпичных стен. – И вообще, это не нужно знать! Тут бинты есть, понял?!

– Пф-ф, меня вон Строжка бинтует, – я тыкаю пальцем в живот. – Так может, и я лепер теперь?

– Раз ты типа не веришь мне, так доставай оттуда остальное! – Лих раздувает ноздри, и лицо его приобретает оттенок спелого персика. – Ну же, давай посмотрим на жмура целиком! Тогда-то убедишься, что это лепер!

– Еще чего, – я скрещиваю руки на груди. – Бруг свое дело сделал: нашел засор. Настала твоя очередь показать свою полезность, наставник!

– Полезай! – парень сходит на крик, и кончик Сираля, измазанный в слизи, теперь указывает в мою сторону. – Или Лих из цеха Хрема забудет, что у тебя ни гроша за пазухой! И тогда…

Лих из цеха Хрема не успевает договорить. Мы оба отвлекаемся на засор, когда тот начинает бурлить и булькать – как забытая на огне кастрюля. Вновь надувается пузырчатая масса, и новые трещины, напоминая голодные беззубые пасти, раздаются в ней.

Я покорно жду, когда засор успокоится опять. И он, побуянив еще немного, действительно опадает. Тогда я снова обращаюсь к Лиху, чтобы вежливо высказать всё, что думаю о сложившейся вертикали власти в нашем небольшом отряде… Но не успеваю даже ухмыльнуться, поймав его растерянный взгляд.

Что-то вытянутое и скользкое опережает мою ухмылку. Врезается в Лихову грудь – и отбрасывает парня на добрые пять локтей. Чтобы так же быстро втянуться обратно в заросший тоннель.

Мне чудится, будто удар опередил сам звук удара. Хлесткий, но хлюпающий звук. Смажь нагайку растопленным жиром, взмахни – и будет точно он.

Когда в туннеле набухает опять, я пячусь. Наружу выплескивается большое, бесформенное… Вязкий сгусток, каким-то образом народившийся из сора и слизи, скоро вытягивается в длинную маслянистую фигуру. Расправляет отростки, выдувает голову, скошенную посреди лба…