–И всё же дело может сорваться.

–Нет. Ведь у Дирка Терборха, то бишь нынешнего господина Шанталя, ещё живы брат и первая жена, которую он бросил на произвол судьбы.

–Так он к тому же двоеженец?

–На наше счастье. Обоих мы разыскали в Голландии. Брат его разорился, а жена, стерва с господскими замашками, тоже едва не попала в богадельню от нищеты. Так что за умеренную плату они оба расскажут о том, чем в молодости тешился их брат и муж.

–Если всё удастся, это верная виселица, – заметил незнакомый голос.

–Он должен за всё ответить, иначе Бога нет, – сказал капитан. – Сейчас он дрыхнет спокойно, думает, украл всё, присвоил и концы в воду. Хотелось бы мне знать, вспоминает ли он хоть иногда тех, кого сдал ради добычи, тех, кто сгнил на виселицах и сдох от жёлтой лихорадки на проклятых плантациях?

–А ты их вспоминаешь?

– Ещё бы! Мне было двадцать лет, когда я очутился в тюрьме по его милости и месяц ждал смертного приговора. Потом я шесть лет вкалывал на плантациях, бежал, скрывался в лесах. Там я и подхватил эту чёртову малярию, которая временами возвращается и трясёт, что твой кредитор. А он всё это время жировал на наши денежки!

–Да, если бы он нас не сдал, мы бы все сейчас были благородными, ездили каретой шестернёй. Скажи, а эти родственники Браси не смогут выйти на нас? Мы ведь тоже замешаны в этом деле.

–Нет. Свидетелей, кроме него, нет, а он с нами не столкнётся. Мы плывём прямо в Анистину, возьмём груз, а оттуда – прямиком на Андегавские острова. Когда вернёмся, всё уже будет кончено. Не беспокойся, Борд, здесь всё схвачено.

–А не останемся ли мы опять ни с чем?

–Нет, говорю тебе. Да и попробовал бы кто это сделать! Когда вернусь, возьму свою долю и тогда уж насовсем уеду на Андегавы. Куплю плантацию, рабов и стану благородным человеком.

–А я рвану на Мигуэлу. Попробую пристроиться к серебряным рудникам.

–Будь я моложе, Борд, я поехал бы с тобой. Но я стар. Кроме того, меня там едва не повесили по милости Терборха, поэтому плантация как-то спокойнее, – сказал капитан.

–Одного не пойму, зачем ты надумал тащить с собой мальчишку?

–Потому что мне мало, если Дирка просто повесят. Я хочу, чтобы он умирал много раз до тех пор, пока палач не затянет ему пеньковый галстук. Я хочу, чтобы он потерял всё – уважение, имя, имущество. Я хочу, чтобы он день и ночь думал, где находится его выродок, жив он или умер, чтобы сама мысль о том, что он этого никогда не узнает, убивала его каждое мгновение времени, оставшееся ему на земле.

–И что ты собираешься сделать с мальчишкой? Убить?

–Это слишком просто. Нет, я повезу его с собой на Андегавы, продам на плантации или в какой-нибудь притон, чтобы он никогда не вернулся.

По мере того, как Друд подслушивал разговор, он трезвел. Сначала он подумал, что всё это сон и сильно ущипнул себя за руку, зажмурил и открыл глаза. Однако ничего не изменилось. Тогда мальчик подумал о том, что нужно бежать. Он должен прыгнуть за борт и как-то доплыть до берега. Придерживаясь наиболее густых теней, мальчик добрался до борта, противоположного тому, возле которого слышались голоса. Никакого берега не было видно. До горизонта тянулась темная, поблёскивающая в звёздном свете, водная гладь. Та же картина была и по другому борту. Шхуна ночью переменила курс и вышла в открытое море.

5. Друд плывёт в

колонии и

терпит кораблекрушение

Наступивший рассвет не рассеял мрак, сгустившийся над Друдом ночью. Хуже всего было то, что он остался один среди чужих, враждебно настроенных к нему людей. Подлер, по–видимому, ещё накануне высадился на берег. За утро мальчик как следует хлебнул унижений и издевательств, охваченных праведным гневом против его отца матросов, после чего явилось его освобождение в лице капитана. Бертен разогнал своих подчинённых, а Друду приказал идти на корму и поступить в распоряжение кока. Кафтан, башмаки, шёлковые платок и чулки, а также деньги, конфискованные командой у мальчика, перешли в сундук капитана.

Кок оказался старичком, напоминавшим божий одуванчик. На лице его блуждала блаженная улыбка, а голову покрывал седой пух. Большую часть времени он дремал, сидя где-нибудь в уголке и ласково кивая проходившим мимо матросам. Первые два дня Друд к нему присматривался, а на третий завёл речь о событиях, приведших его на шхуну, и о своём будущем.

– Судьба есть судьба, – ответил кок с тихой улыбкой. – Кому в золоте купаться, а кому и на плантациях работать. Везде люди живут, везде маются.

–А я могу не попасть на плантации?

– И это может быть. Ты – мальчик сильный, и руки у тебя сильные, – сказал кок и, протянув свою дряблую ладонь, коснулся его руки. Друд почувствовал омерзение, потому что ладонь была дрожащая, холодная и потная.

Ночью, а спал теперь мальчик не в кубрике, а в кормовой надстройке, где хранились запасы еды, выпивки и оружия, он внезапно проснулся и увидел склонившегося над ним кока. Лицо старика имело какое-то отсутствующее выражение, а взгляд был сосредоточенный и одновременно невидящий. В руках кок держал нож. Увидев, что Друд на него смотрит, кок издал шипящий звук, челюсть его отвисла и задрожала. Мальчика сковал такой ужас, что у него не было сил ни закричать, ни пошевелиться. К счастью, в этот момент вошёл сменившийся вахтенный матрос и заорал: