Самые горькие, самые страшные события он предвидеть никак не мог.

Нелепый несчастный случай с мамой; болезнь и смерть отца.

И то, что мачеха попробует упечь его в психушку, тоже…

Нет, провидец из Джека был хреновый.

Но сейчас всё шло уж слишком хорошо, так, что забеспокоился не только он, но и Ширла, а у неё это вылилось в параноидальную осторожность.

– Сегодня никаких вылазок наружу с наступлением темноты, – строго, спокойно, без привычного паясничания приказала она. – И будем дежурить по очереди, я распределю смены. Яму я почти докопала, в принципе, можно было на этом и остановиться. Но завтра я хочу углубить её метра на три хотя бы, для гарантии, и уплотнить стенки. Лопата, не подведи, – оглянулась она на свою сумку, из которой торчал треснутый черенок. – Конечно, это будет задача – посадить на дне ползучие силки, зашептать их и выбраться вовремя…

– У меня есть верёвка, – задумчиво протянул Сирил.

– Ты настолько устал от Игр? – живо отреагировала Ширла.

– Пока не настолько, спасибо за беспокойство, – вежливо ответил Сирил. И продолжил как ни в чём не бывало: – Обвяжешь себя, и мы тебя вытащим. Ну, Джек вытащит.

– Я могу, – подтвердил Джек. – Тягловой лис.

Ширла хихикнула – и почти сразу зевнула в кулак.

– Ладно, давайте ужинать и спать. У меня был крайне тяжёлый день, полный умственного и колдовского труда, что в целом одно и то же… Лидерским произволом назначаю себе дежурство с пяти утра и до побудки, но, если что, не стесняйтесь меня растолкать. Так, что там есть пожрать?

На «пожрать» была уха с пряностями, хлеб из неприкосновенных запасов Сирила и месиво из овсянки и поздних сладких яблок, которое Джек обозвал пудингом, а Ширла – размазнёй. Так или иначе, от «размазни» и ложки не осталось, хотя Альфред благородно уступил половину своей порции. Он же и дежурил первым, когда все легли спать: сел поближе к выходу, прямо у соляного круга, с оружием наготове, всматриваясь в темноту и прислушиваясь к каждому шороху.

«Мимо него и мышь не проскочит», – подумал Джек, кутаясь в плащ.

И – почти мгновенно провалился в сон.

…и очнулся через несколько часов, резко, словно тумблер переключили.

Был черед Эшлинг дежурить. Она сидела ближе к туннелю, ведущему наружу, прикрыв глаза; обнажённый меч лежал поперёк коленей. Лицо у неё выглядело напряжённым, хоть и не испуганным. По прикидке Джека, сам он мог спокойно спать ещё часа полтора как минимум, однако что-то казалось неправильным, опасным, вызывало тревогу.

«Запах», – понял он вдруг.

Нос у него сейчас был не таким чутким, как в лисьем облике. Но всё-таки различать удавалось больше, чем обычному человеку. От Альфреда пахло несвежей одеждой – очень слабо, а ещё пижмой; от Сирила – мылом из розы, лаванды и фиалки, похожем на то, что использовали брадобреи… А поверх всего тянулся едва ощутимый, но неприятный сладковатый флёр, словно от чуть подмокшей старой бумаги.

Так пахло в дальних секциях библиотеки, где хранилась периодика, и в архиве университета.

Запах шёл снаружи.

Беззвучно приблизившись к Эшлинг, Джек осторожно тронул её за плечо, стараясь не напугать, и спросил шёпотом:

– Что-то не так?

Она кивнула.

– Мне померещилась какая-то дрожь, словно камни затрепетали вдруг… Но потом всё прекратилось, – свистяще выдохнула она. – А тебя что потревожило?

– Ещё не знаю, – откликнулся Джек так же тихо. – Но попробую понять.

Оглянувшись на спящий лагерь, он кувырнулся через плечо – и встал уже на четыре лапы. Сейчас он был маленьким, меньше даже, чем обычная лиса.

«Меня нет, меня нет, – думал он, переступая через соляной круг и направляясь вверх по туннелю. – Как там говорил Эйлахан? Главное, чтобы воля была тверда? Меня нет, совсем нет…»

Поворот, виток, ещё поворот…

Запах бумаги стал резче, и к нему примешалось что-то тинное, затхлое.

«А ведь давно уже должен был показаться выход», – подумал Джек, и сообразил вдруг, что туннель и впрямь заканчивается шагов через десять, но вместо проёма виднелась шершавая, отсыревшая стена.

…а потом он осознал.

«Это кожа».

Стена дрогнула – и отъехала… нет, конечно, просто веко приподнялось.

На Джека – маленького, слабого, жалкого – пялился огромный глаз.

«Он меня не видит. Не видит. Не видит».

Джек застыл.

Глаз провернулся в одну сторону, в другую… а потом показалась полоска лунного света. Монстр – тот самый великан, спригган, без сомнений – отклонился от туннеля, разочарованно, клокочуще выдохнув.

С трудом Джек развернулся – и стреканул вниз по туннелю.

– Громила с дубиной здесь, – сообщил он, кувырнувшись через голову и снова обернувшись человеком. – Бродит у входа, иногда заглядывает внутрь. Кажется, обереги Ширлы работают, потому что он нас не замечает, но явно подозревает что-то… Надо её разбудить.

Эшлинг даже спорить не стала; побледнела как смерть – и подползла на коленях к Ширле, а потом потрясла её.

Ширла вскочила, как ужаленная, и сна у неё не было ни в одном глазу.

– Чёрт, чёрт, чёрт, – бормотала она, ползая на коленях вдоль соляного круга, прямо по нему вычерчивая странные закорючки, похожие на руны, только чуть более плавные, мягкие. – Всё-таки не пронесло… Никакая защита не абсолютна. Да, круг отводит зло. Но нас он не превращает в призраков… Вот дерьмо! Когда же он заметил… Просто само присутствие человека внутри круга как будто размывается, ну, как если смотреть через сильно запотевшее стекло.