Она рассуждала так: красота — товар. Товар, который всегда в цене. Обладать хорошим товаром и не суметь его продать, разве не признак глупости, что там ни говори? Может, она и распутывает хитросплетения уголовных гениев. Ну и что? У миссис Лоу когда-то был роман с шахматистом. Специалисты говорили, что играл он как бог. Но, по мнению Розалин, был набитым дураком, с общежитейской точки зрения. Причем так считала не только она, но и все, с кем был знаком шахматист. Следующий, кто пришел ему на смену, говорил: «Видишь ли, дорогая, умение, играть в шахматы — весьма специализированное дарование, вроде как умение перемножать черт знает сколькозначные числа в уме». — «И извлекать корни», — подсказала миссис Лоу. «Ты совершенно права, и извлекать корни», — согласился наследник шахматиста.

На специализированные дарования детектива Элеоноры Уайтлоу Розалин не рассчитывала. Поэтому она отправилась в вотчину Харта.

«Большие маневры» в участке сегодня были не совсем обычны. Началось с невинного замечания Харта, которому надоело взирать, как помощник подбрасывает вечно раззявленную кобуру, грозя лишить ее содержимого:

— Потеряешь пушку.

— Не думаю, сэр. Если только не без помощи со стороны, — с достоинством ответил тот, и от выстрела неизвестно как очутившегося в его руке револьвера банка в дальнем углу дворика взвизгнула, описала дугу и упала на землю.

Начальник даже не удивился редкой в устах подчиненного связной фразе. Взял банку:

— Небось балуешься в одиночку где-нибудь в Длинном логе?

— Мрачное место, сэр, — сказал Джоунс неопределенно.

— Мра-а-чное, — Харт скроил нечто вроде улыбки. — Расставляй, потарахтим.

Джоунс смутился, выставил шеренгу банок. И по тому, как бережно он поворачивал шесть правых, Харт понял, какие уготованы ему. «Вроде футболиста: перед тем как пробить пенальти, на глазах публики крутит мяч, выбирая бок, удар по которому будет смертельным для ворот».

Джоунс отошел от стола. Вынул револьвер. Харт мотнул головой: стреляй. Все шесть правых банок получили по дырке.

Харт уперся ногами и опорожнил обойму, чуть поводя «магнум» двумя руками. Однако последнюю банку лишь задел по касательной. Джоунс тут же исчез. «Расстроился: умыл старого хрена. А я мазнул. Досадно. Неужели пошел в разнос? Те, кому неохота иметь дело с полицией, не стоят услужливо, как банки: мол, попади в меня. Постарел ты, брат…»

Первое, что услышала Розалин, подъезжая к участку, были выстрелы. «Совсем ополоумели. Поднять пальбу среди бела дня, в центре города. Вот наша полиция. Вот наш закон. Почему этому Харту все сходит с рук? Жены нет, детей нет, близких нет, денег не должно быть. Откуда только берутся такие наглые люди?»

Пока она размышляла, на пороге появился Джоунс и начал в упор расстреливать миссис Лоу бронебойным взором. У нее тут же брови полезли вверх. «Ну знаете! И тут наглость! Какая наглость!» — Розалин вскипела она же не девочка по вызовам для неудачников средней руки! набрала полную грудь воздуха и холодно процедила.

— Хотите проводить меня к мистеру Харту, любезный?

Джоунс помолчал, внимательно осмотрел грудь миссис Лоу, причем она могла поклясться, что остался доволен результатами осмотра, и безмятежно ответил.

— Пожалуй, вы правы, мэм. Провожу.

Розалин шла и чуть не лопалась от злости. Однако учрежденческие коридоры обладают особенностью навевать такую тоску, что злость быстро и незаметно проходит, и Розалин поймала себя па приятной мысли о взгляде, которым одарил се мерзкий Джоунс. Впрочем, почему мерзкий? Мужчина как мужчина. Не всем же быть красавчиками Марио. Зато такой, как Джоунс, наверняка не стал бы канючить про дистонию. Нет, не стал бы. Она живо представила, что бы произошло в ее девичьей, как со смехом называла она про себя свой альков, окажись там Джоунс. Настроение ее стремительно улучшилось, и она вошла во дворик почти с улыбкой па устах.

В предвкушении корриды судьбе угодно было распорядиться следующим образом: бык умиротворен, а тореадор, наоборот, на взводе. Харт мгновенно оценил ситуацию и решил изменить ее в пользу тореадора.

— Прошу, — сказал он миролюбиво.

Это была и дань Джоунсу, который мог бы возомнить себя причиной плохого настроения шефа, если бы оно сейчас проявилось. Теперь следовало несколькими пассами разъярить быка.

— Чем обязан?

Харт придвинул к Розалин складной матерчатый стульчик, весь в подозрительных пятнах и подтеках. Немудрено, что гостье показалось, будто стульчик не чистый. Она скорчила брезгливую мину, и Харт еле удержался, чтобы не высказаться: «Вот тварь!» — или что-нибудь в этом роде. Однако сделал жест, приглашающий в кабинет.

— Дорогой Харт, — преувеличенно любезно начала Розалин, усевшись на придирчиво осмотренный стул, и Харт подумал: «Лицемерию человеческому нет предела. Положительно, нет. Паскуда! А ведь тоже может забыть про чванство и высокомерие, когда ей это нужно. Надо же: дорогой Харт!» — Дорогой Харт! — повторила Розалин. — Наконец и я вынуждена обратиться к вашим услугам.

«Люблю свежие новости, достопочтенная подстилка», — Харт расплылся в широкой улыбке, и, в свою очередь, Розалин, наливаясь яростью, поняла: «Вот сволочь. Жирная свинья. Наверняка подумал про меня какую-то гадость».