— Я бы сказал что-нибудь хорошее. Просто не умею. Л лишь бы говорить — по-моему, ни к чему…

— Угу, — она кивнула и пошла по песку, ноги зарывались по щиколотку.

Ходить по мокрому песку вовсе не такое уж удовольствие. Дождь был сильным и долгим: даже на глубине в несколько сантиметров песок оставался влажным. Она села па переднее сиденье своей малютки и тщательно отряхнула ступни. Над морем летала какая-то большая птица, издававшая заунывные, протяжные звуки.

Элеонора убрала с заднего сиденья тряпки, сунула ноги в туфли, включила зажигание. Мотор работал еле слышно. Несколько минут она грела двигатель, хотя обычно этого не делала. Не хотелось уезжать отсюда. Когда еще можно будет так сидеть, пи о чем не думая, смотреть на море и слушать странные крики неизвестной птицы. Из оцепенения ее вывел голос Дэвида:

— Послушай! Я не сказал главного.

Она замерла. Еле слышное тарахтение мотора казалось адским грохотом. Лоу просунул голову в кабину — стекло было опущено.

— Я не сказал главного, ради чего приехал сюда. Все раздумывал, говорить иди нет. Когда ехал сюда, хотел предостеречь тебя, как малознакомого человека. Теперь… — он умолк, как будто что-то взвешивая. — Одним словом, не нужно заниматься моим делом.

— Видишь ли… — Элеонора дотронулась рукой до его щеки: кожа была теплой и сухой. — То, что произошло, — это одно. Моя работа — совсем другое. И не нужно путать такие разные вещи — третье.

Он молчал. Появилось солнце. Птица исчезла. Море искрилось множеством красок.

Элеонора поцеловала Дэвида Лоу. Поцелуем долгим, таким долгим, что, когда она откинулась на подголовник, снова стали слышны крики чертовой птицы.

— Что ты намерена делать?

— Жить.

— Я имею в виду не вообще. Что намерена делать дальше? По моим делам?

Непонятно, почему практически чужой человек задает

такие вопросы. Еще непонятнее: он ей нравится. Она ответила, непременно ответила бы, знать бы что. Он спрашивает из притворного любопытства, или как вежливый человек, или ему на самом деле не безразлично, что с ней может произойти? Он ехал, чтобы предостеречь ее. От чего? Почему? Хотелось бы спросить. Вряд ли будет выглядеть красиво, если она задаст кучу непродуманных вопросов, да еще в спешке. Час назад ее вопросы звучали бы вопросами профессионала. Сейчас они будут для него вопросами женщины. Сомнительно, чтобы мужчины приходили в восторг от женщин, которые засыпают их вопросами, к тому же дурацкими.

— Нужно попасть в архив вооруженных сил. У меня там кое-какие связи. Документы тихоокеанской кампании, скорее всего, уже рассекречены. Меня интересуют военные биографии трех человек.

Лоу обеими руками сжал голову Элеоноры и прошептал: — Прошу тебя, будь осторожна.

— Жаль, нет кинокамеры. — Она смотрела снизу вверх. — А то можно было отснять самые душещипательные кадры на моей памяти.

Лоу выпрямился. Наверное, заболела спина — он стоял в неудобной позе, — расправил плечи, пальцами помассировал затылок.

— Умная женщина, а говоришь такую ерунду.

— Чем умнее женщина, тем больше ерунды должна говорить, а то с ней быстро станет скучно. Разве непонятно? Не хочу, чтобы тебе стало скучно со мной.

— Понимаю, почему ты хороший детектив. Мастерски запутываешь всех: и противников, и союзников. Даже меня запутала.

— Уже?

— Похоже.

С моря потянуло холодом. Ветер усилился. Клетчатая ткань пузырилась и вздувалась, фигура Дэвида становилась комичной, как у циркового клоуна.

— Холодно. — Элеонора дотронулась до матерчатого пузыря. — Иди.

— Прогоняешь?

— Забочусь.

Он поцеловал ее и, уже вернувшись к своей машине, крикнул:

— Кстати, ты молодчина! — он поднял вверх большой палец и озорно, по-мальчишески улыбнулся.

Элеонора что-то ответила, слова потонули в шуме мотора. Машина тронулась и тяжело поползла к шоссе.

— Говорите, обратиться к миссис Уайтлоу? — Розалин допила пиво и протянула руку к полной банке.

— Я налью, — Харт опередил миссис Лоу и налил стакан до краев.

— Черт знает, где она сейчас. — Розалин сделала большой глоток. — Она же мне не докладывает. Спросить у нее? Что толку? Уверена: она ничего не знает. Сядет, вытянет ноги и будет откровенно любоваться ими. Или рассматривать руки. Удивляюсь, какие женщины пошли. Ничего не боятся. На редкость беззастенчивые особы.

— На редкость, — поддержал Харт, — не то, что в наше время.

Он так посмотрел на Розалин, что она поежилась. Такое случалось с ней не часто. Брови поползли вверх. Джоунс с удовольствием начал следить за их движением. Для него это было отдушиной: каждый квадратный дюйм тела миссис Розалин Лоу он изучил с таким тщанием, что еще минута — и делать было бы нечего. А теперь вот бегающие брови — опять развлечение.

— Нельзя ли без педагогических мудрствований, миссис Лоу?

Розалин присосалась к стакану и, оторвавшись от него, довольно развязно понесла. В этот момент между Хартом и Джоунсом состоялся примерно такой немой диалог: «По-моему, наша престарелая блудница готова?» — спросил Харт. «Пожалуй, вы правы, сэр», — незамедлительно ответил Джоунс. Оба остались довольны состоявшейся беседой.

— Помогите мне. — Розалин действительно захмелела. — Помогите. Я умею быть благодарной. — Сказав эти слова, она посмотрела на Харта, будто ей было не больше двадцати, но, поскольку зеркало давало изображение чуть не втрое старше, у того мурашки побежали по коже.