— Так эта чокнутая и есть убийца, — Волков хотел чихнуть, открыл рот, но, заметив гневный взгляд Рязанцевой, передумал.

— Или кто-то хотел её таким образом подставить.

Он хорошо замаскирован. Запас воды и протеиновых батончиков подошёл к концу. Он всё рассчитал. Он ждёт. Он умеет ждать. Поверх спортивного костюма на нём «кикимора». Пройди в двух шагах — не заметишь. Интересно, чувствуют ли они его взгляд? Похоже, нет. Иначе бы не стали снимать, «чтоб не давило», лифчики. У Ляси белый кружевной, когда она снимала его, у него закружилась голова. Ему есть за что мстить. У той, другой, чёрный спортивный. Он завалит эту падлу первой. А вторую…

Эта ночь была гораздо холодней, чем две предыдущие. А может, так казалось из-за голода. Темнота давила со всех сторон на узкий столбик света от телефонного фонарика, который упирался в огромные, выпирающие из тела земли, словно вены, корневища. Они шли двенадцать часов.

— Я больше не могу. — Ляся кинула рюкзак рядом с огромным камнем и рухнула на него сверху. — У меня нет сил. Какой смысл идти неизвестно куда?

— Смысл в том, чтобы спастись.

— Но мы сбились с пути.

— Зато нам удалось скрыться. — Жанна включила телефон. — Чёрт, есть тут где-нибудь хоть какая-то связь?

— Пить хочется. — Ляся прильнула спиной к камню. — Какой холодный.

— Ночевать останемся здесь. Завтра утром попробуем снова выйти к озеру, там попьём, а потом вернёмся к месту стоянки. Туда я дорогу найду по меткам. Что там с пакетом?

— Половина осталась.

— Надо помельче куски отрывать и ветки чаще ломать, чтобы не бродить по кругу.

— Жанна, я боюсь туда возвращаться.

— Придётся рискнуть. Если начнутся поиски, то найти нас смогут только там. Сделай пару снимков местности и выключай телефон. Сколько заряда осталось?

— Десять процентов.

— У меня пять. Надо экономить заряд.

— Я не понимаю, зачем? Зачем мы фотографируем всё это?

— Для истории, — невесело ухмыльнулась Жанна и прикусила губу, увидев искажённое страхом лицо подруги. — Не пугайся, всё будет хорошо, мы ещё посмеёмся с тобой, разглядывая эти снимки. — Жанна разорвала остаток пакета на несколько частей и схватилась рукой за удлинённый побег куста. — Подсвети сюда и сразу выключай.

Свет погас почти одновременно с хрустом переломленной ветки. В навалившейся темноте раздался еле слышный шорох. Он надвигался, усиливался и обрастал очертаниями. Что-то тёмное, темнее, чем ночь, неумолимо приближалось к ним. Охваченная ужасом Ляся нажала на кнопку и направила луч фонарика на чёрную тень. Бледное, совершенно безумное, перекошенное, охваченное оторопью и какой-то запредельной степенью унижения лицо. Красные, воспалённые, будто порезы, глаза. Пустой провал вместо рта. Кожа на лбу натянулась выпирающими неровностями черепа.

Ляся закричала. Закричала так, что, казалось, лёгкие вот-вот разорвутся.

С первой всё получилось быстро и точно. Она даже не успела оказать сопротивление. Только ахнула и повалилась на бок. В мелькнувшем свете фонарика он успел увидеть брызнувший фонтан алой пузырящейся крови.

Со второй всё будет иначе. Бережней. С ней легче.

Ляся кричала. Долго, протяжно, как не кричала никогда в жизни.

Он скрутил ей руки и повалил на землю. Телефон отлетел в сторону, а голова ударилась о камень, и она замолчала. Её лицо исказилось, стало плоским и белым, будто сырой блин с дырой посередине. Глаза бессмысленно скосились в сторону. Её била крупная дрожь. Она всё поняла, догадалась, почуяла женским инстинктом, всем, чем только можно чувствовать. Внутри что-то оборвалось, надломилось. Восприятие раздвоилось, казалось, что она видит всё со стороны.

Он отпустил её руки, расстегнул ветровку и одним рывком порвал на ней футболку. Мраморная кожа покрылась шершавыми мурашками, а соски сжались в пикообразные бугорки. Она была без лифчика, ему это не понравилось, и он зарычал. Сначала тихо, кривя губы и запрокидывая голову. Потом дико, с хрипом и нутряным воем, сдирая с неё шорты. Она не сопротивлялась, лежала, раскинув руки. Безучастная, безразличная. Стянув шорты, он вцепился зубами в ажурный треугольник трусиков и рвал их, пока не осталась лишь тонкая полоска резинки чуть ниже пупка.

С чувством лёгкого изумления он заметил блестящую дорожку на её щеке. Эта слеза только для него. Она готова его любить, без любви жизнь прекращается. С первого момента их встречи он почувствовал в ней ту же, что и в себе, скрытую потенцию, называемую готовностью любить. Эта сила подобна гравитации. Ею освещены самые тёмные закоулки его мира. Даже те, где материя, скованная абсолютом физического Нуля, замирает и обращается в некое подобие смерти. Там её власть явственна и непреклонна. Отрицать это всё равно, что отрицать саму жизнь. Тот, кто не любит, отрицает. И тогда только смерть может стать очевидным проявлением его любви к миру. Его мерой ценности. Только любовь сможет утешить его.