Мало-помалу занятия йогой улучшали мои отношения с собой. Упражнения побуждали принимать свои ограничения и раз за разом убеждали меня в том, что даже самое неприятное и напряженное состояние всегда проходит, что, несмотря на все перипетии, можно что-то сделать для внутреннего равновесия. На коврике тело с каждым разом все больше раскрывалось, занимало собой пространство и отпускало накопившиеся противления и страхи, напряжение, неуверенность и травмы прошедшего года. Йога не обещает ни исцеления, ни чудесного высвобождения психики. Но если заниматься регулярно, то рано или поздно понимаешь, что научился смотреть на свои внутренние тени – туда, где болит. Через несколько недель во мне стало устанавливаться чувство успокоения, благодарности. Благодарности за тело, которое у меня есть, и за то, что я могу жить – вопреки драматической ситуации в мире.

Отшельническая литература и великие робинзонады современности – от «Уолдена» Генри Торо до «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо и парадигматического романа об одиночестве «Тошнота» Жан-Поля Сартра – показывают, что, в конечном счете, истинное одиночество случается редко. Во время изгнания в лесу Торо неоднократно общался с путниками и раз в неделю возвращался домой, чтобы мать приготовила ему еду. Робинзон на отдаленном Карибском острове даже нашел себе товарища, на которого мог проецировать свои колониальные фантазии. А Антуан Рокентин, экзистенциалистский постер-бой Сартра, разочаровавшийся в любви и питающий отвращение к миру, раз в неделю безмолвно спал с хозяйкой кафе Франсуазой. Для современных литературных отшельников абсолютное одиночество – одиночество в самом широком смысле – больше невозможно. В принципе, оно для любого из нас невозможно, как бы мы ни стремились к уединению.

Есть в этом и доля утешения. Я немного выучил испанский, чтобы иметь возможность перекинуться парой слов с продавцами в супермаркетах и хозяйкой апартаментов. Постоянный поток электронной почты не прекращался и в маленьком прибрежном городке. По Zoom я продолжал посещать группу поддержки. Выросший из курсов французского ежемесячный книжный клуб, где мы читали французские романы, во время пандемии также проходил онлайн. Конечно, я регулярно общался с некоторыми друзьями. Я был невероятно благодарен средствам коммуникации, электронной почте, Zoom’у и социальным сетям. Они облегчали мое одиночество и помогали справляться с повседневной жизнью на острове.

Как показывает социолог Шерри Тёркл, эти средства коммуникации таят в себе и опасность. Они могут привести к тому, что мы утратим способность спокойно оставаться наедине с собой и вместо этого привыкнем к постоянному отвлечению и социальной стимуляции. Помогая нам поддерживать отношения, они также открывают возможность держать людей, с которыми мы эти отношения поддерживаем, на расстоянии, из-за чего мы мало требуем друг от друга и довольствуемся меньшим, когда речь заходит об искреннем сочувствии, искреннем внимании и искренней близости. Современные средства коммуникации дают нам ощущение тесных связей, избавляя от претензий и обязательств дружбы и близких отношений [113] .

Думаю, Тёркл и права, и не права. Ее проницательный анализ, описывая всем нам хорошо знакомые аспекты человеческого взаимодействия с технологиями, помог сформировать популярные дискурсы цифрового образа жизни. Но такой анализ устаревает так же быстро, как и технологии, которые он анализирует. Приводимые аргументы начинают рано или поздно напоминать предупреждения об опасности, которые выдвигались в прошлом, когда начинался бум чтения романов [114] , внедрялись в обиход телефон и радио и расширялась доступность телевидения. Каждые новые медиа поначалу вызывали опасения, что они уничтожат то, что делает нас людьми. Все эти рассуждения имели под собой основание, но в исторической перспективе становится ясно, что они не описывают наше отношение к технологиям, а лишь фиксируют время, когда мы интегрируем их в повседневную жизнь и должны сначала сформировать базовую компетентность в обращении с ними.

Мысль о том, что отношения, опосредованные цифровыми технологиями, со временем заменят нам реальные межличностные связи, показалась мне, с учетом пандемийного опыта, абсурдной. Почти все, с кем я разговаривал по телефону или по Zoom, ясно давали понять, что больше всего им не хватает других людей. Почти все они, даже если жили в партнерстве или были прочно вплетены в повседневную семейную жизнь, сетовали на определенную форму отрезанности от мира, на одиночество и желание снова самым естественным образом встречаться с друзьями.

За эти два месяца я почувствовал принятие. Мне удалось прямо взглянуть на свое одиночество и вытекающую из него бедственность. Долгий период добровольного уединения дал понять, что у меня не было другого выбора. Не только в исключительной ситуации пандемии, но и в целом.

Вероятно, у большинства из нас нет другого выбора. Вероятно, рано или поздно всем нам придется научиться этому принятию, даже если мы будем ему противиться. По крайней мере, такие философы, как Одо Марквард, уверены в этом. Марквард полагает, что суть одиночества заключается не в боли, которую оно причиняет, а в способности справиться с этой болью, в нашей «способности к одиночеству». Только в «навыках уединенного существования» и «искусстве… позитивно воспринимать одиночество» он видит возможность по-настоящему встретиться с самим собой и с другими [115] .

Правда в том, что даже болезненные эмоции могут чем-то нас одарить. Это трудно увидеть, и лучше бы обойтись без них, чем всеми способами пытаться выбраться из их ловушки. Но они часто учат нас тому, чему иначе не научиться. Психолог Кларк Э. Мустакас пишет, что одиночество, несмотря на присущие ему ужасы, всегда несет в себе нечто глубоко положительное. Только осознавая, что даже в среде близких людей мы в фундаментальном смысле одиноки, можно осознать самих себя [116] . Без этого мы не сможем взять на себя ответственность за свою жизнь, построить хорошие отношения с собой и по-настоящему о себе позаботиться. Если слишком закрываться от экзистенциального одиночества, если только подавлять его и отрицать, заблокируется важный путь к внутреннему росту [117] . Другими словами, опыт одиночества несет в себе такую форму самовосприятия, которую не обрести никаким другим способом. Именно сопутствующая ему боль помогает нам открыть новый вид сострадания к себе и другим, увидеть новые пути в жизни и осмыслить внутренние конфликты, что в ином случае было бы невозможно. Без нее мы бы не были способны искать близости с другими людьми, мы бы не были способны любить.