Люди взволнованно жужжали. Никто не мог объяснить, что так внезапно произошло с этой красивой мощной собакой. Увидев, что мех на ее животе весь в крови, некоторые женщины закричали. Снова послышались слова «дьявол» и «король кобольдов». Женщины блеяли, подзывая к себе детей. Мужчины потели и качали головами.

По-видимому, раненые собаки вызывали среди людей такую же панику, как здоровые – среди овец. Стадо людей ретировалось так же быстро, как и появилось.

Осталась только лопата.

Зора неподвижно сидела на своем уступе и размышляла, уж не привиделось ли ей все это. Должно быть, так и было. Трава вокруг нее была мягкой, словно овечья мордочка, к тому же здесь росли травы, которые никто, кроме нее, не щипал. «Травы пропасти» – так называла их Зора – на вкус были лучше любой травы на лугу. Терпкие, прохладные порывы ветра доносили морскую свежесть, снизу кружили чайки. Как приятно смотреть на белых крикунов свысока, как приятно побыть одной. Тут до нее никто не мог добраться.

Она заметила, что стадо постепенно успокоилось, и вновь начала щипать траву. Отелло пасся вместе с остальными. Овцы, кажется, не обращали на него внимания. Зора задумалась, как мало они на самом деле знали об Отелло.

Иногда Джордж привозил новых овец. В основном это были ягнята, которых только отняли от матери, и отара принимала их так, словно они всегда были вместе. На памяти Зоры взрослые овцы со стороны появлялись лишь дважды: Отелло и Моппл Уэльский. Моппла привезли две зимы назад на шумной машине Джорджа. Тот иногда перевозил овец просто на заднем сиденье. Так они и увидели Моппла впервые: пухлого молодого барана, который растерянно таращился из окна и жевал дорожную карту. Джордж поставил его перед стадом и произнес небольшую речь. Он сказал, что Моппл – овца «мясной породы», но бояться не нужно, «под нож» никого не пустят, Джордж просто хотел немного «освежить кровь». Овцы ничего не поняли и поначалу побаивались Моппла. Но молодой баран был дружелюбным и всегда немного смущался, а когда Сэр Ричфилд вызвал его на дуэль, стало окончательно понятно, что Моппл не представлял опасности.

А вот Отелло Сэр Ричфилд никогда на дуэль не вызывал. Овец это не удивляло. Странным было то, что Отелло тоже не вызывал на дуэль Сэра Ричфилда. Видимо, что-то в нем вызывало уважение Отелло, и чем хуже становились слух и память Ричфилда, тем сложнее овцам было понять, что именно.

Никто не видел, как приехал Отелло. Однажды утром он просто появился – взрослый баран с четырьмя опасно закрученными рогами. С четырьмя! Они еще никогда не видели овец с четырьмя рогами. Овцематки впечатлились, бараны втайне завидовали. Зора хорошо помнила, это было не так давно. Джордж не представлял им Отелло. Джордж пел, свистел и плясал. Они еще никогда не видели его таким взбудораженным. Джордж пел на иностранных языках, которых овцы не понимали, и втирал страшную кусачую мазь в узкую, но внушительную рану, пересекавшую лоб Отелло. Овцы дрожали. Отелло держался смирно. Джордж прыгал с одной ноги на другую так долго, что ему пришлось снять шерстяной свитер.

Зора решила вернуться к остальным. Она хотела спросить, правда ли Отелло победил огромного серого пса. Это казалось ей невероятным, но только что произошло нечто непостижимое. Она встретила Мод, которая паслась очень близко к «Месту Джорджа», и Зора с трудом сдержалась, чтобы не сделать замечание.

Мод жевала с отсутствующим взглядом.

– Мод, – окликнула Зора, – ты видела, как Отелло бился с псом?

Мод уставилась на нее недоуменно.

– Отелло – овца, – произнесла она и приглашающе добавила: – Трава здесь отменная.

Зора развернулась. Ей хотелось спросить Мапл, а лучше Моппла. Если кто-то из овец и запомнил что-то странное, так это Моппл Уэльский.

Подняв голову в поисках Моппла, она заметила Отелло, который внезапно затесался в толпе пасущихся недалеко от нее. Он выглядел как обычно. Зора вновь опустила голову и тоже начала щипать траву. Невероятные и запутанные истории овцам следует забыть как можно скорее, пока земля не начала уходить из-под копыт.

Вообще-то, овцы народ не болтливый. Это связано с тем, что рот у них обычно набит травой. А еще с тем, что у некоторых голова набита соломой. Но все овцы любят хорошие истории. Больше всего им нравится просто слушать и удивляться – отчасти потому, что слушать и жевать можно одновременно. С тех пор как Джордж больше не читал вслух, в их жизни чего-то не хватало. Поэтому иногда какая-нибудь овца сама начинала рассказывать истории другим. Этой овцой чаще всего был Моппл Уэльский, иногда Отелло, а изредка одна из овцематок.

Овцематки чаще всего рассказывали о своем потомстве, и это никому не было интересно. Конечно, существовали легендарные ягнята, каким когда-то был Ричфилд, но их матери благоразумно помалкивали.

Когда рассказывал Отелло, всем было очень интересно, но ничего не понятно. Отелло рассказывал о львах и тиграх, о диковинных зверях из обжигающе жарких стран. Иногда начиналась ссора, потому что овцы по-разному представляли себе этих животных. Пахнут ли жирафы гнилыми фруктами, мохнатые ли у них уши, у них есть хотя бы немного шерсти? Отелло обычно ограничивался описаниями, но даже от них у овец возникало тревожное чувство в районе затылка. О людях Отелло не рассказывал.

А вот Моппл почти всегда рассказывал о людях. Он пересказывал истории, которые им читал Джордж. Моппл все запомнил, и его истории звучали очень похоже на чтение Джорджа перед фургоном. Правда, они были гораздо короче. В какой-то момент у Моппла просыпался аппетит, и история обрывалась. Чем интересней была история – то есть чем больше в ней было лугов, пастбищ и корма, – тем быстрее она подходила к концу. Настоящая интрига заключалась уже не в самой истории, а в том, как долго рассказ продлится на этот раз.