– Хочешь почитать Ника Вуйчича? – смеясь, спрашивал Маус.

– Нет. Я мультики буду смотреть.

– А когда подрастёшь?

– А я тогда у мамы спрошу. Ты когда будешь с ногой, дядя?

– Не знаю, милая. Правда не знаю.

На подоконнике сушились детские ботиночки. Ношеные, не как у Хемингуэя. Но Маус всё же поискал глазами ружьё, когда женщина позвала его на кухню. Оно было на месте, в комнате. Торчало из приоткрытого сейфа, нелепо вставленного между тяжёлой советской шторой и кроватью. Чистой, не отлёжанной чьими-то тяжёлыми чреслами, белым пятном бьющей Мауса в глаз, кроватью.

– Она не капризничала? – спросила женщина.

– Она замечательная.

– Вы какой чай будете… Простите, не помню имя доброго соседа, жрущего за мой счёт.

– Маус. Подлый объедала Маус. Чай буду зелёный, некрепкий и с двумя ложками сахара. А вы?

– Я буду коньяк.

Она сердито насадила дохлую дольку лимона на край стакана и пила маленькими глотками. Некоторое время они пытались зацепить какую-нибудь отвлечённую тему, потом Маус смотрел, как женщина, ища пальцами одной руки потерянную мелочёвку в карманах, выключает другой рукой верещащий чайник.

И только потом понял, что все его мысли старательно, изо всех сил глушат.

Телевизор визуально казался в разы больше, чем был на самом деле. Тяжело опёршись на холодильник, он транслировал какой-то российский музыкальный канал.

– От чего вы пытаетесь меня отвлечь? – Маус ткнул в телевизор указательным пальцем.

– От тупых вопросов? – спросила женщина.

– Тогда не получится.

Женщина вытащила сигарету и подлила ещё чаю. Маус засуетился, вынимая из кармана шорт зажигалку, но её взгляд положил его руку обратно на стол, к чашке с зелёным слоником.

Он несколько раз вздохнул и всё же вытащил зажигалку. Закурил.

– А чья кровать в той комнате?

– Действительно, без вопросов не получится. Вам правда это интересно?

– Да.

– Вы отвратительный.

– С чего вдруг?

– Очень просто: для меня всё ненормальное – отвратительно. А нормальные соседи домогаются, визжат или вызывают полицию. В крайнем случае они призывают вступить в сообщество очередных идолопоклонников. А вы! Пьёте чай и, видите ли, интересуетесь, чем я, нахрен, живу. Ну не дерьмо ли чистой воды?

– Для визгов у меня голос неподходящий. В Бога я не верю, в полицию тоже, а чтобы домогаться, нужно прочно стоять… – Маус сделал грозную паузу. – На ногах.

– Мне вас вовсе не жаль, кстати говоря.

– Мне себя тоже… – задумался на полуфразе Маус и покрепче затянулся. Какую-то мысль хотел для этой сигареты оставить. Какую?

Значит, вечером придётся обязательно вспомнить.

– Это кровать такого же отвратительного человека, как вы… Маус.

– Мне… нужно вам соболезновать?

– Соболезнуйте ему. И всем тем необычным, артистичным, творческим и романтичным, что вились вокруг него.

Он хотел сказать что-то деловое и саркастичное, в стиле допросов в «Твин Пиксе», но она продолжила сама, некоторые слова жуя зубами, сжимавшими сигаретный фильтр.

– Вы меня не поймёте. Он студент, и я студент: вместе мы – почти здоровая ячейка общества. Он рисует, я готовлю тирамису на остатки зарплаты. В квартире воняет пастелью, – рассказывала женщина. – Потом родилась Лина… Вы знаете, в честь кого названа моя дочь? В честь Дэвида Линча. Он прокрался в паспортный отдел и всё изменил, сука… На нём ещё была рубашка, как у этих усатых художников в детских книжках. Которые я одна покупала для дочери вместе с питанием, лекарствами и этой чёртовой ванночкой, которая свалилась с девятого этажа. А он рисовал. Проводил время. Вдохновлялся дочерью. В общем… он ушёл сам. Я только дала понять, что ему здесь не место.

Маус украдкой потушил сигарету об облупленную плиту. Дым окружал женщину, как в бездарных триллерах, пахло серединой летнего дня.

«Зачем вы с ним так? А как же дочь… Она же должна понять, что такое счастье!» – обязательно сказал бы он.

Но сколько людей уже ей это сказали? Сразу, понимая суть ситуаций и людей из этой истории.

Маус не хотел переворачивать то, что в него самого вдалбливали… Но, может быть, некоторые пары имеют право на несчастье?

Они молчали, снова курили, потом женщина поднялась, чтобы наполнить ещё один стакан. В этот момент Маус неловко вскарабкался на костыли. Сквозь зубы спросил:

– Можно?

И аккуратно обнял её, старательно балансируя, а потом вовсе упёршись в холодильник спиной.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Это неважно. Я просрочила паспорт, чтобы у меня не спрашивали имя и возраст.

Он ослабил руки, она продолжала тихо дышать ему в плечо.

– Спасибо, Маус. Только зачем? То есть, конечно, вы хотели меня подбодрить, и мне впервые спокойно за последние два года, но всё-таки… Зачем?

– Потому что я хочу чего-то хорошего, наверное… Для себя и для всех людей. Мой Терапевт сказал мне, что я достоин. И вы достойны… Наверняка просто этого никто не понимает. Пока что.