Шрифт:
– Кеша! Ты готов?
– Всегда готов! – послышался глухой отклик.
Запор щелкнул, и на пороге остановился Дугин – в джинсах и элегантном блейзере. Ни дать, ни взять, стареющий профессор Гарварда.
– Пошли, – хмыкнул Соколов, – красавец-мужчина…
– Мне – можно! – лихо отрезал Иннокентий. – Я холост, и вообще…
– Собрались уже? – выглянул Смирнов. – Сейчас я…
– Марат! – крикнул Дугин в приоткрытую дверь номера напротив. – Долго тебя ждать?
– Всё, всё, иду! Марьянович уже внизу должен быть…
Геннадий Эдуардович действительно обнаружился в фойе, где он вел высокоученую беседу с пожилым арабом, одетым в европейский костюм. Лишь врожденная смуглость, да четки, которые марокканец держал в опущенной руке, с костяным стуком перебирая бусины, указывали на местное происхождение.
– Ну, наконец-то! – экспрессивно всплеснул руками полковник. – А то мы тут заждались уже! Карета подана, господа! «Кадилляк», прошу заметить!
Посмеиваясь, араб с достоинством поклонился.
– Салям! – молвил он, прикладывая ладонь к сердцу, и повел рукою в широком жесте: прошу садиться!
Огромный черный лимузин пластался прямо у парадного подъезда. Соколов резво обошел необъятный передок с капотом большим, чем крышка рояля, и плюхнулся на переднее сиденье.
– «Кадиллак флитвуд брогем»! – с чувством выразился Дугин. – Я такие только на картинках видел. О, бар! А виски там есть?
Араб с четками, одетый, как лорд, виновато развел руками, и сел за руль. Мощный двигатель засопел, заурчал, и машина, нежно любимая престарелыми миллионерами за мягкость хода, тронулась.
Водитель не гнал. Выехав на широкий проспект, он выжимал, от силы, восемьдесят в час, а свернув в переулок, сбросил скорость.
И резко затормозил, вороватым движением отпирая дверцу.
Всё произошло настолько быстро, что Соколов просто не успел среагировать. Откуда-то набежали черные, сухие, крикливые, с головами, замотанными в повязки, и с «калашниковыми» наперевес.
Призраки острова Русский промахнули перед глазами, выключая эмоции, а пальцы, будто сами по себе, уже выхватили из нагрудного кармана карандаш. Еще не успела померкнуть мерзкая улыбочка на лице араба, как подполковник всадил остро заточенный «Кох-и-Нур» в его морщинистую шею, в гладко выбритую щеку, в выпученный черный зрачок... Заклекотав, водитель резво вывалился наружу, роняя в пыль черные шарики крови.
Соколов не видел этого, со всей своей неуклюжей прытью тискаясь на место за рулем. «Кадиллак» умело заблокировали, но спереди громоздился тупорылый грузовик с фургоном, обитым раскрашенной жестью, а сзади приткнулся белый «Ситроен». Возможно, тот самый, что увязался за ними вчера.
– Володь!
Подполковник лишь оскалился.
Мотор взвыл, покрышки шаркнули, и лимузин задком таранил легковушку, расчищая себе путь. Затрещали автоматы, просаживая шины. Тяжелая машина осела, швыряясь резиновыми ошметками. Голые диски завизжали, высекая из бетона метелочки искр. Соколов сдал задним ходом, «Кадиллак» пошел юзом, а длинные очереди задолбили по капоту. Под перекрестным огнем испустил пар радиатор, и тут же заглох мотор. Дернувшись, словно в агонии, лимузин встал колом.
– Ничего, Володь, ничего! – успел хрипло выкрикнуть Дугин, а чужие мускулистые руки, тыча воронеными стволами, уже рвали дверцы. Под резкие гортанные выкрики, нападавшие выхватывали из роскошного салона военных медиков, скручивали их, гнали к грузовику-фургону, и прикладами заталкивали внутрь.
Упав на пол, Владимир испачкал новенький костюм, и именно это воспалило в нем ярость, «отложенную на потом».
Сжимая кулаки, подполковник сидел на грязном полу, глядел в черные дула автоматов, и кусал губы от бессильного бешенства.
Один из охранников, дюжий парень в шароварах и майке, в странной повязке-тагельме, вскинул руку с «калашом» и глухо взревел:
– Сахара либре!
Грузовик, словно распропагандированный, заворчал и тронулся, набирая скорость. Соколов медленно выдохнул, расцепил кулаки и сжал зубы.
"Еще не вечер..."
Глава 17
Пятница, 13 октября. День
Марокко, окрестности Марракеша
Соколов по привычке толкнул дверь их узилища – толстую дверь, сколоченную из обтесанного, изъеденного временем бруса, и часто обитую крест-накрест полосами позеленевшей бронзы.
Глухо.
Ровно неделя минула со дня похищения, а до сих пор не ясно, кому вдруг занадобились пятеро военных медиков.
Их долго везли по тряской дороге, пока не миновали ворота старинного арабского замка-касбы, полуразрушенного и запущенного. Затолкали всю «великолепную пятерку» в сводчатый каземат, больно тыкая дулами... И потянулись, потащились часы и дни, переполненные страхом да тоскливой неопределенностью.